Дорога Славы (сборник)

Стар истолковала мое исполнение по духу; она сказала то, что сказал бы я, если бы я был способен импровизировать поэзию. Ближе к концу второго дня я наткнулся случайно на Стар в парилке помещичьих бань. На протяжении часа мы, завернувшись в простыни, лежали на стоящих рядом каменных плитах, пропариваясь и восстанавливая мышцы. Наконец я выпалил ей, какое изумление — и восторг — я чувствовал. Я сделал это, как баран, но Стар была тем, перед кем я отважился обнажать свою душу.

Она серьезно меня выслушала. Когда я выдохся, она тихо сказала:

— Мой Герой, как вы поняли, я не знаю Америки. Но судя по тому, что говорит мне Руфо, ваша культура единственная в своем роде среди всех Вселенных.

— Ну, конечно, понимаю, что в США плохо разбираются в таких вещах, не так, как во Франции.

— Франция! — Она величественно пожала плечами. — “Латиняне вшивые любовники”. Я где-то это слышала, и свидетельствую, что это верно. Оскар, насколько мне известно, из всех полуцивилизованных культур ваша — единственная, в которой любовь не считается величайшим искусством и не изучается со всей серьезностью, которой она заслуживает.

— Ты имеешь в виду то, как ею занимаются здесь. Фью! “Слишком хорошо для простых людей!”

— Нет, я НЕ имею в виду то, как здесь ею заниматься. Она заговорила по-английски:

— Как я ни люблю наших здешних друзей, но культура эта — варварская и искусства их — варварские. Нет, в своем роде здесь хорошее искусство, очень хорошее; у них честный подход. Но если нам удастся выжить, после того как нашим заботам придет конец, я хочу, чтобы вы попутешествовали по Вселенной. Вы увидите, что я имела в виду.

Она встала, собрав простыню в подобие тоги.

— Я рада, что вы довольны, мой Герой. Я горжусь вами.

Я полежал еще немножко, обдумывая все, что она сказала. “Высочайшее искусство” — а там, дома, мы его даже не изучали, не говоря уже о том, чтобы сделать какую-нибудь попытку его преподавания. На балет уходят многие годы. Да и, например, петь в Мет [55]не нанимают только из-за одного громкого голоса.

Почему “любовь” должна классифицироваться как “инстинкт”?

Конечно, аппетит к сексу — это инстинкт — но разве обычный аппетит сделал какого-нибудь обжору гурманом, любую кухарку Кордон Блё? [56]Черт возьми, да чтобы стать даже кухаркой, надо же УЧИТЬСЯ.

Я вышел из парной, насвистывая “Все лучшее в жизни дается бесплатно”. Потом вдруг оборвал песню, ощутив внезапную жалость ко всем своим бедным, несчастным соотечественникам, лишенным своего кровного права самым громадным надувательством в истории.

В миле от дома Доралец пожелал нам доброго пути, обняв меня, поцеловав Стар и взъерошив ей волосы; потом он и весь его эскорт обнажили оружие и отдавали нам честь, пока мы не скрылись за следующим подъемом. Мы, со Стар правили колено в колено, а Руфо храпел позади нас.

Я посмотрел на нее; уголок ее рта дергался. Она поймала мой взгляд и благовоспитанно сказала:

— Доброе утро, милорд.

— Доброе утро, миледи. Хорошо ли вы почивали?

— Очень хорошо. Благодарю вас, милорд. А вы?

— Тоже хорошо. Спасибо.

— Вот как? “Что за странная штука, которую собака сделала ночью?”

— “Собака ничего не сделала ночью, вот в чем странная штука”, — ответил я с невозмутимым видом.

— В самом деле? Такая-то веселая собака? А кто тогда был тот рыцарь, которого я в прошлый раз видела с леди?

Внезапно она ухмыльнулась, шлепнула меня по бедру и завопила партию хора из “Дочери Рейли”. Вита Бревис [57]зафыркала; Арс Лонга навострила уши и укоризненно оглянулась.

— Кончай, — сказал я, — ты шокируешь лошадей.

— Они не лошади, и шокировать их нельзя. Вы видели, как они это делают, милорд? Невзирая на все свои ноги? Сначала…

— Придержи язык! Раз уж сама не леди, так хоть Арс Лонга пожалей.

— Я же предупреждала, что я шлюха. Сначала она залезает на…

— Видел я это. Мьюри показалось, что меня это позабавит. Вместо этого у меня возник комплекс неполноценности, который не исчезал весь день.

— Осмелюсь не поверить, что это продолжалось ВЕСЬ день, милорд Герой. Давайте тогда споем о Рейли. Вы начинаете, я подхватываю.

— Ну — не слишком громко, мы разбудим Руфо.

— Только не его, он забальзамирован.

— Значит, ты разбудишь меня, что еще хуже. Стар, дорогая, когда и где был Руфо гробовщиком? И как он перебрался из того в это дело? Его с позором выкинули из города?

Она была озадачена.

— Гробовщиком? Руфо? Только не Руфо.

— Он очень подробно рассказывал.

— Вот как? Милорд, у Руфо много недостатков. Но говорить правду не входит в их число. Более того, у нашего народа нет гробовщиков.

— Нет? Так что же вы делаете с остающимися трупами? Нельзя же оставлять их загромождать гостиную. Неаккуратно.

— Я тоже так считаю. Но наш народ именно так и поступает: хранит их в гостиных. Во всяком случае, несколько лет. Сверхсентиментальная традиция, но мы — сентиментальный народ. Мы иногда переходим через край. Одна из моих двоюродных бабушек держала в своей спальне всех своих бывших мужей — теснотища ужасная, и к тому же скука, потому что она все время говорила о них, повторяясь и преувеличивая. Я перестала ходить к ней.