Дорога смерти

Однажды ее вызвали в прокуратуру. Света была в школе, а Федя, который учился во вторую смену, мог остаться дома, но мать взяла его с собой. Она не решалась оставить ребенка одного дома – мать боялась, что, если она уйдет, то уже не вернется. А она нужна детям. Пока нужна. И Федор пошел с ней. Темноволосый следователь в темно-синем форменном костюме восседал за столом и беседовал с матерью, изредка поглядывая странным угрюмым взглядом на него, Федю, который сидел на стуле для посетителей у стены и растерянно осматривался в почему-то пугавшем его кабинете.

– …Мы провели большую работу, – бубнил следователь матери, старясь, чтобы Федя их не слышал. – Удалось выяснить, что в тот день эти бандиты после нападения на автобус, во время которого был ранен ваш муж… Они отмечали это событие в баре. Обмывали, так сказать. Нам удалось найти свидетелей и составить композиционный портрет одного из них. Фоторобот. Можете взглянуть?

– Зачем? Они же были в масках.

– Мы отрабатываем разные версии. В том числе версию, что у банды была информация. Что они действовали по наводке. Из всех челноков… простите, предпринимателей, которые ехали в автобусе, именно у вас с мужем была самая серьезная сумма. Посмотрите?

Мать слабо кивнула, страшась увидеть лицо того, кто убил главу их семьи. Следователь встал, снял со стены какую-то бумажку и положил перед матерью. Она долго смотрела, после чего покачала головой. Федя помнил, что она тогда всхлипнула. И сказала, что никогда не видела этого человека.

А следователь вернул бумажку назад, на стену, приколов ее булавкой. Он говорил с матерью еще минут пять, или даже десять. Федя больше не слышал ничего. И не видел ничего. Он смотрел лишь на бумажку на стене. Это было нечто среднее между рисунком и фотографией, подобные вещи Федя видел по телевизору в кино про милиционеров. На бумажке на стене было изображено лицо человека.

Его черты отпечатались в памяти Федора навсегда.

И вот сейчас именно это лицо – ошибки быть не может, Федор был убежден в этом больше, чем в чем бы то ни было еще на всем белом свете – смотрело на него с монитора компьютера.

Воронцов В. И. по кличке Ворон – так было написано в статье.

У Федора вдруг потемнело в глазах, одновременно разболелась голова, словно ему в череп вставили металлический кол. Он стиснул пальцами переносицу, стараясь унять боль. Голова шла кругом.

В статье говорилось, что этот человек резко пошел в гору 25 лет назад.

Двадцать Пять Лет Назад. Ровно столько прошло с момента убийства его отца, Уколова-старшего.

Вот как этот сукин сын по кличке Ворон заработал свой первый капитал. Он ограбил автобус с челоноками и убил одного из них – того, кто осмелился защищать свое имущество, чтобы не обречь свою семью на нищету.

Федору стало трудно дышать. Он вскочил и, подчиняясь секундному порыву, распахнул окно. В комнату ворвался ветер, обдав лицо Федора своим свежим дыханием. Где-то за окном шумели машины, разговаривали люди, играла музыка, и все это сливалось в единый шум. Шум города. Федор набрал полную грудь воздуха, а потом, выдохнув, сделал это еще раз.

И в этот момент почувствовал, как головная боль уходит. И понял, почему. Его отец был отомщен. Теперь все было позади. Теперь Федор точно знал, что все позади. Тоненький узелок, незримо связывавший нынешнего Федора с осиротевшим 12-летним пареньком, развязался.

И он отпустил испуганного мальчика, позволив ему раствориться в прошлом.

Жизнь продолжалась. С этой секунды она была другой – но она продолжалась.

Эпилог

Вика выглядела совсем другой. Он не видел ее лишь месяц, но этот месяц изменил ее. Рябцев не знал, в хорошую или плохую сторону изменилась Вика, похорошела она или наоборот. Он просто видел, что она стала другой.

Они встретились в ЗАГСе. Как и планировалось. И развелись. Все прошло тихо и неожиданно спокойно. Друг другу они не сказали ни слова. Вика не упоминала о том, что Рябцев сделал с Игорем у дверей больничного корпуса. Тем более, что ей наверняка уже было известно, что «изложенные в заявлении факты в ходе проведенной сотрудниками полиции проверки не подтвердились». Рябцев тоже молчал и открывал рот, лишь когда его просила об этом работница загса, обращаясь с дежурными вопросами.

Из загса Рябцев и Вика выходили вместе. Она даже не взглянула на него, просто кивнула на прощание куда-то в сторону и ушла навсегда. А Рябцев не посмотрел ей вслед и направился в другую сторону, думая о превратностях судьбы. Они были чужими абсолютно. Семи лет совместной жизни словно и не было. Рябцев не переживал из-за этого, он смирился. Мало того, помня, что Вика изменяла ему минимум полтора года, он был даже рад – этот брак не привел бы ни к чему хорошему. Было бы только хуже. И он был благодарен судьбе, понимая, что все могло быть хуже и болезненнее.