Дорога солнца и тумана

– Пожалуйста. – Я встала и взяла женщину за руки. – Мы приехали сюда за Джумой. Вы ведь хотели этого, правда? Вот почему Габриель и Мо собирались приехать сюда. Чтобы забрать его в Ванзу. Если вы передумали, то просто скажите, и мы уедем.

Она не понимала моих слов, но посмотрела на наши соединенные руки, и на них упали ее крупные слезы.

– Джума, – проговорила она, и ее горло задергалось в конвульсиях. После этого она заговорила так, словно слова долго копились в ней, и теперь она не могла остановиться. Она крепко держала меня за руки и рыдала. И рыдала.

– Джек?

Он повернул ко мне лицо, и я увидела в его глазах мучительное уныние.

– Пойдем. – Он оттащил меня от нее, схватив за запястье. – Нам тут нечего делать. – Он вывел меня на улицу, и мы прошли мимо собравшейся толпы к машине.

– Что она сказала? – спросила я.

– Садись. – Он уже заводил двигатель.

– Не сяду, пока ты не объяснишь, что произошло в хижине.

– Садись в машину, Родел, – зарычал он. У него ходили желваки, и он смотрел прямо перед собой, не удостаивая меня взглядом. Теперь это был тот Джек, которого я увидела в тот первый раз на террасе – жесткий, отрешенный, упрямый.

– Я даже не пошевелюсь, пока ты мне не ответишь.

– Ты действительно хочешь знать? Что ж, ладно. – Он ударил по рулю обеими руками. – Они продали его, Родел. Они продали Джуму. Они собирались отдать его Габриелю в обмен на какие-то нужные вещи, но, когда Габриель и Мо не приехали, они продали его кому-то еще. Джума пропал.

– Куда пропал? Как это они его продали? Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что они его продали, потому что им надо кормить слишком много ртов. Два малыша в доме, а трое детей работают в поле. Родители пожертвовали одним ребенком, чтобы выжили остальные. Они купили семена для фермы, выводок цыплят и достаточно еды, чтобы продержаться какое-то время.

– Понятно, – сказала я, хотя услышанное меня потрясло. Я многое видела, когда мы ездили всей семьей по разным странам. Много хорошего и много плохого. – Ужасно, что его родители были вынуждены пойти на такое, но ведь Джума попал в хорошую семью, правда? Наверняка они хотели его взять, раз приехали сюда за ним?

– Джума – альбинос. – Джек все еще бурлил, но только не от ярости, а от огорчения. Он ронял слова, словно не мог их терпеть. – Мертвый он стоит дороже живого. За альбиносами тут охотятся ради их частей тела, потому что местные верят, что они содержат магическую силу. Знахари делают из них талисманы: из зубов, глаз, внутренних органов. Рыбаки плетут из волос альбиноса сети в уверенности, что в них попадется больше рыбы. Политики, чтобы выиграть выборы, нанимают охотников за альбиносами, этим нужны разные части тела и кровь. Богатые покупатели платят за них большие деньги. Три тысячи долларов за руку или ногу. Пятьдесят тысяч за все тело, может, и больше. – Джек посмотрел на меня впервые после того, как вытащил меня из хижины. Так что нет. Джума не попал в хорошую семью, потому что его уже нет в живых.

Его слова стали для меня жутким шоком. Вообще-то, я знала, что альбиносы тут в опасности, но полагала, что их просто обижают, изгоняют, бьют. Я не могла и предположить такой ужас, как хладнокровное убийство из суеверия и ради наживы.

«Некоторые вещи лучше не вытаскивать на свет, лучше оставить их в темноте, где им и место», – вспомнились мне слова Джека.

Вот от чего он пытался меня оградить. Я думала, что справлюсь с чем угодно. Я большая девочка. Жила в большом мире. Но в тот момент, на голой площадке Бараки, под обжигающими лучами солнца у меня закружилась голова, я почувствовала себя маленькой – мне стало плохо при мысли о разрубленном на куски маленьком мальчике, преданном собственными родителями. Я заковыляла к ближайшей хижине, радуясь ее темной тени, отгородившей меня от деревенских.

Они все знали об этом.

Деревенские. Джек. Гома. Бахати. Схоластика.

Мо тоже знала.

«Гораздо проще, когда люди думают, что перед ними мать мзунгу и ребенок мзунгу».

«Раз в месяц Мо помогала безопасно провезти кого-то из детей, которых нашел Габриель».

Теперь эти слова наполнились для меня новым смыслом. Мо взялась за опасную миссию, но ведь она знала, в чем дело. Тошнило ли ее на землю цвета охры, как сейчас меня? Подогнулись ли у нее ноги, когда она впервые услышала об этом?

Нет. Мо была сильной. Она всегда держала себя в руках, и у нее не дрожали коленки. Она не зацикливалась на вещах, разбивавших ей сердце. На обманувших ее парнях, на разочаровавших ее людях, на событиях, развеявших ее иллюзии. Она принимала это и двигалась дальше.

«Мир будет тебя постоянно нагибать. Это данность. Но, когда ты примешь это, все станет проще», – сказала она как-то раз после особенно болезненного разрыва.