Дорога стали и надежды

– Ну а что? – он повернулся к ней. – Нет, будем ждать конечной станции, где нас возьмут и постараются оприходовать по полной? Гордость же задета, ты только подумай.

– Почему они тебя так испугались? – Даша протянула руку. Поймав несколько тут же растаявших снежинок, уже несколько минут мелькавших среди так и не прекратившегося дождя. Покачала головой. – Я просто не понимаю. Из-за чего?

Морхольд прищурился, глядя в темнеющее небо. Плотные серые тучи накатывали одна на другую, кучами, плотными и грозными, вихрились вверху.

– Не, не должен снег-то пойти… Почему-почему? Потому что гладиолус.

– Какой гладио… Что?

– Ай, ну тебя. Старая история. Как про Машу-санитарку. Так же раздули из ничего самого настоящего слона.

Он проверил, как входит-выходит из кобуры на левом боку револьвер. На правом бедре, в черной, точь-в-точь как у Дарьи, кобуре, прятался матовый серый здоровяк Стечкин.

– Давно, лет пять назад, в самом начале широкой, так сказать, экспансии Кинеля, довелось подрядиться на разведку. Сколько нас было… десять, что ли? Наверное, так. В общем, Коля Шворнев за командира, десантник бывший, и еще десяток вместе со мной. Все с бору по сосенке, кто откуда. Жалеть нас, ясное дело, администрация города и не планировала. Кидали куда хотели, хотя нам-то как раз давно стало наплевать – платят, и хорошо. Кому семьи кормить, кому нравилось, кому скучно было.

– Скучно? – Даша недоуменно нахмурилась. – Как это?

– Ну, как? Это, милая моя, дуализм неуемной человеческой натуры. Все вроде только-только устаканиваться начало, жизнь прямо пошла нормальным чередом. Ну, некоторые и заскучали. По боям, по грабежам, по бабам… ну, в общем, по всей такой нормальной мужской работе.

– И как я не догадалась… – Дарья поджала губы. – Это же так по-мужски – добивать раненых, пинками гнать перед собой пленных, снимать с трупов обувь и одежду. Ну и совершенно правильно, как и полагается настоящим мужчинам, разодрав бельишко, отодрать по очереди, хором, первую попавшуюся бабу.

– Это неизбежно. И каждый сам выбирает, как ему воевать. Особенно если знаешь, за что воюешь.

– А скажи, разве не все равно? – Даша провела пальцами по холодному металлу пистолета. – Не все равно? На войне есть правые и виноватые?

– Конечно. – Морхольд усмехнулся. Нехорошо и горько. – Всегда есть воины света, эльфы в сверкающих доспехах, и солдаты тьмы, мерзкие орки, грязные, голодные и жадные. Добро и Зло в его чистом виде, прямо-таки, понимаешь, квинтэссенция.

– И как я забыла-то, а? Твори добро! Убей всех злых людей! Сожги их дома! Изнасилуй их женщин и потом убей! Добро победит зло!

Даша зло сплюнула и отошла в сторону, пропуская грузчиков, тащивших ящики и тюки с вьюками. Морхольд не ответил, уставившись на забытую кем-то каску. Самую обычную, с облупившейся краской, с еле заметным номером, аккуратно пропечатанным через трафарет на боку. По металлу, стекая прерывистой струйкой с провисающего навеса из дырявого железного листа, барабанила вода. Динь… динь… динь…

* * *

Динь… Капля ударила по шлему, по небольшому открытому местечку, по вспученному изнутри металлу, не защищенному камуфлированным чехлом.

Динь… Морхольд кашлянул, чуть не схватившись за гулко отозвавшуюся голову. В ушах звенело, накатывало шумом прибоя, услышанного им единственный раз в той, давно прошедшей, прекрасной и теплой жизни.

Динь… Парок, вырвавшийся через губы, медленно закрутился спиралью в холодном воздухе. Здесь, в Муханово, похолодало неожиданно и быстро. Он попробовал подняться.

Динь… Шлем был… кого? А, да, точно. Шлем носил Лепешкин-младший. Как его? Серега, да. Он его как обтянул оторванным от бушлата капюшоном, так и ходил. Помнится, когда рвал ткань, голова бывшего владельца, вогнувшаяся внутрь после удара прикладом РПК от Лепешкина-старшего, потешно качалась. А сейчас сам Серж лежал, раскинув в стороны ноги. И дождь крупными редкими каплями, позванивал по каске, динькал по металлу, видневшемуся через выгоревшую ткань. Пуля, явно «семерка», прошила шлем насквозь.

Динь… надо вставать. Перед глазами плавали яркие разноцветные круги. Хотелось плюнуть на все, свернуться в комок и так и остаться. И будь что будет, но…

Динь… Капли смешивались с густым вишневым компотом, растекающимся вокруг несчастной лепешкинской головы. Трещали очереди из РПК его старшего, отдаваясь в ушах ударами перфоратора. Что-то, как сквозь вату, орал Шворнев. Морхольд даже поморщился, настолько живо представил пока еще не услышанные перлы. Десантура остается такой всегда, даже сейчас, спустя чуть ли не два десятка лет после последней войны. Никто, кроме них, лихо заломить вытертый голубой берет, за ВДВ и не еб…т! Шворнев исполнял хака, предбоевой танец маори, на свой, сугубо русский лад.

– Уеболлы! Давай, охуярки, подходи, всем хватит! Рукожопы, мать вашу, гомосеки драные! Да ну болту я вас вертел, чуханы радиоактивные!

Штопаные контрацептивы и сраные баобабы подходили и пока еще помирали. Бывший старший сержант бывшей армии бывшей страны бил точно – шарашил из ПК, играючи удерживая его без всяких сошек.