Дорога стали и надежды

Уколова уткнулась в свою тарелку, куда незаметно от нее уже шлепнули яичницу. Желудок бунтовал от голода, и сейчас стоило заняться именно им, и ничем другим. А дальше кривая выведет.

Клыч откинулся на стуле, покачивался, скрипя половицей. Уколова ела, стараясь на него не смотреть.

– Петрович и его семья работали на меня. – Клыч скрипнул половицей и сел ровно. – Не знаю, как ты умудрилась к ним попасть, но тебе повезло. Не думаю, что пришлось бы по душе жить у них здесь. Развлечений тут мало, думаю, что тебе не особо понравилось бы.

– Они и впрямь торговали человечиной?

– Несомненно. Народа в округе немало, в отличие от хотя бы какой-то приличной еды. Не стоит думать, Женя, что все поголовно любят кушать человечинку, нет, но отдельные экземпляры попадаются. Тем более что если завялить кусочками, то многие сразу и не отличат. Караванщики охотно покупают. Покупали. Погорел бизнес.

Клыч хохотнул. На дворе продолжало потрескивать и дымить. Женя порадовалась, что омшаник стоял далеко и огонь никак не смог бы перекинуться на дом.

– Как там у вас в Уфе?

– Так же, как и везде: выживаем, деремся, хороним, порой рожаем. То мор какой-нибудь, то мутанты новые гоном идут, то люди хотят неожиданно награбить награбленное.

– О как. И как поступаете с последними?

– Ну… – Женя глотнула остывшего настоя. – Раньше вешали. Публично. Сейчас в основном – работы. Чтобы трудом исправляли ошибки, перед лицом партии и народа республики доказывая свою сознательность.

– У вас там коммунизм, что ли? – Клыч удивленно покачал головой. – Ишь как.

– А у вас?

– Тут каждой твари по паре. – Клыч хмыкнул, нехорошо дернув щекой. – И коммуняки были, и кого только не было. Еще пять лет назад я сам, Женечка, можете ли себе представить, носился по округе на бронетачанках да под черным знаменем. Анархия – мать порядка, хаос порядка отец, вперед черти, рая нет, я батька Сатана.

Уколова нахмурилась, глядя на его совершенно серьезное лицо, хмыкнула и засмеялась. Более дурной глупости ей слышать не приходилось. Клыч кривил губы и улыбался вместе с ней. Она хохотала, ощущая дикое напряжение, становящееся все сильнее, но не могла остановиться.

– Да, понимаю, смешно. – Клыч подмигнул ей. – Многие смеялись, было дело поначалу.

– Потом перестали?

– Конечно. Попробуй-ка, посмейся, если голову на кол насадили. Жутко неудобно, предполагаю.

Женя осеклась.

– Ну да.

Скрипнула дверь, пропуская еще одного члена отряда Клыча. Уколова покосилась на него и вздрогнула.

Живоглот, скорее всего застреленный тем самым дуплетом, казался страшным. Собака, остановившаяся рядом с Клычом, страшной не казалась. Она ею просто-напросто была.

Не очень высокая, широкая и крепкая, в густой шубе из свалявшихся серых волос. Голова, огромная, с криво торчащими клыками и слишком большими глазами. Местами виднелась темная кожа, с вздувавшимися под нею мощными мускулами. Села рядом с Антоном, высунув сизый язык и буравя Уколову глубоким янтарем своих глаз-плошек. Потянула воздух носом, оскалилась и дернулась в ее сторону.

Уколова напряглась, видя желтоватые клыки в очень опасной близости от себя.

– Сидеть! – голос Клыча резко изменился.

В комнате, явно ожидая приказа, появились оба телохранителя. Судя по скрипу за спиной, там же материализовался Гриша. Кого из этих пятерых Уколова боялась больше – она затруднялась признаться сама.

– Что ты тут такое учуяла, Инесса? – Клыч встал, погладил собаку по холке. – Это, Женечка, моя боевая подруга. Рекомендую, Инесса Арманд, прямо как любовница вашего великого и бессмертного вождя. Нюх стопроцентный. И, сдается мне, что-то она учуяла интересное. Ищи, милая, ищи.

Инесса искала, тщательно обнюхивая Уколову. Женя сидела ровно, стараясь не дернуться лишний раз. Черный нос легко касался ног, коленей, ткнулся в куртку, замер. Собака повернула голову к хозяину, рыкнула. Клыч наклонился, жестом потребовав что-то. «Чем-то» оказался фонарь «жучок». Выпрямился бывший батька Сатана скоро. Поднес руку к глазам, и оскалился не хуже собственной собаки.

– Гриша!

Тот почти воткнулся в руку командира, вглядываясь. Кивнул. Клыч усмехнулся, жестко и зло. Поднес пальцы к самому носу Уколовой. Зажатые между ними, прямо перед глазами Жени оказались несколько волосков. Рыжих с серым. Саблезуба, не так давно спавшего на ее рюкзаке.

– Вот тебе и ответ, дорогая гостьюшка, как ты сюда добралась, с кем… – Клыч сел на стул, кивнув подручному. Уколова сглотнула, памятуя про скорость Гриши. – Пуля, значит, так? И его утраханный кот, верно, его шерсть?

– Кто?

Клыч мотнул в ее сторону головой. Руку, правую, ей выкрутили в мгновения ока. Прижали к столешнице, люто вывернув и заставив растопырить пальцы. Раритетный «маузер» уже оказался в руке хозяина, удерживаемый за ствол. Уколова успела только вздохнуть. Хрустнуло, по руке разлилась неудержимая боль от сломанного мизинца.

Клыч схватил ее за волосы, горячо зашептал в ухо:

– Где? Мать твою! Сраный! Пуля?!!

Postmortem (негатив ушедших дней) Слова