Дорога свободы

Гидеон едва не опоздал. Поезд уже подошел к дебаркадеру. Гидеон еще издали увидел Джефа: рослый, широкоплечий молодой человек, точно зеркальное отражение самого Гидеона, стоял на перроне, засунув руки в карманы, с двумя ковровыми чемоданами у ног. Им не пришлось призывать на помощь воспоминания, им не нужно было искать прежний облик в изменившихся чертах: они посмотрели друг на друга и узнали друг друга; каждый стал на несколько лет старше, но сходство между ними от этого только усилилось. Они сошлись, пожали друг другу руки. Гидеон проглотил комок, подступивший ему к горлу. Джеф расплылся в улыбке и положил руку на плечо отцу.

— Ну и великан же ты, — сказал он.

— Ты тоже не маленький.

— Но ты меня узнал.

— Да. Я очень рад, что ты приехал.

— Я тоже.

Гидеон нагнулся взять чемоданы.

— Я понесу, — сказал Гидеон. — Один — ты, другой — я.

— Хорошо, — улыбнулся Джеф. Он оглядел Гидеона с головы до ног, мельком, но так, что Гидеон почувствовал на себе его одобрительный взгляд. Они стояли рядом, двое рослых мужчин, и все их движения были сдержанны и неуверенны, каждый, после столь долгой разлуки, старался приладиться к другому, к его жестам, его мыслям, его желаниям. Они прошли по платформе, потом через вокзал, и Джеф вдруг спросил, — немного виновато, потому что забыл спросить об этом сразу: — А как мама?

— Ничего, — сказал Гидеон. — Стареем понемножку.

— Ты ничуть не постарел, — сказал Джеф.

Гидеона ждал кэб. Оба сели, с трудом втиснув в узкую коробку экипажа свои большие, длинноногие, длиннорукие тела. В воздухе плыл снег, словно белая рыбачья сеть. — Как странно, — сказал Джеф, — я привык думать, что в Вашингтоне тепло. Я ведь никогда здесь не бывал... — Да, правда, ты ведь здесь не бывал, — ответил Гидеон, думая о всех годах, которые сам он провел здесь, за время которых этот нескладный, напыщенный город на Потомаке успел стать неотъемлемой частью его жизни. Лошадь тронулась, звонко цокая подковами.

— У меня тут свой домик, — сказал Гидеон. — Купил два года назад...

— А мама?

— В прошлом году пожила со мной немного. Но ей больше нравится в Карвеле.

— Вы сохранили старое название? Все еще Карвел?

— Ну да... — Гидеон слегка удивился. — Нам и в голову не приходило его менять. Тебе не тесно? — Чемоданы упирались им в колени.

— Мне очень удобно, — сказал Джеф.

— Ты, наверно, голоден?

— Немножко.

— Приедем домой, пообедаем. Кроме нас двоих, никого не будет, я никого не звал.

И Джеф подумал: почему отец это говорит?

Дом был небольшой, в пять комнат, бревенчатый и выкрашенный в белую краску. Сморщенная старуха-негритянка убирала в комнатах и стряпала для Гидеона. Он называл ее «матушка Джоун». — Матушка Джоун, — обратился он к ней, — это мой сын Джеф. — Ишь, какой молодец! Да и красавец же. Таким сыном можно гордиться, мистер Джексон. — Я и горжусь, — сказал Гидеон. Сели обедать. Обед был без затей — бобовый суп, отбивные котлеты, овощи, овсяные гренки с маслом. — Сколько лет я не ел гренков... — сказал Джеф с улыбкой.

— Да, в Шотландии их ведь не делают, — откликнулся Гидеон.

Сперва разговор не клеился — да и нельзя же было ожидать, чтобы каждый стал сразу изливать душу, в первый же момент встречи; это придет позже, когда они поживут вместе. Семь лет — немалый срок; они даже и говорили по-разному, у Джефа выговор был гораздо жестче, чем у Гидеона, с каким-то забавным иностранным призвуком.

— Я целый год работал у доктора Кендрика, — сказал Джеф. — Он заведует большой бесплатной амбулаторией на шахтах. Для меня это была хорошая практика — несчастные случаи, переломы, ожоги, ранения, — ну, и разные инфекции — круп, корь, все эти простые случаи, в которых начинающему врачу трудней всего разобраться.

— Ты лечил белых?

— Я там был единственный негр на всю округу. Это не то, что здесь.

— А как к тебе относились?

— Не так, как у нас. Я вызывал любопытство. Это ведь все простые люди, с несложной психикой, и все их страхи и подозрения тоже несложны. Их легко понять и легко рассеять.

Они перешли в кабинет Гидеона, небольшую, заставленную книгами комнату, служившую ему также приемной. Усевшись в кресло, протянув ноги к камину, в котором тлели угли, они разговорились. Беседа теперь шла свободней, и Джеф даже решился сказать:

— Знаешь, я ужасно горжусь тобой.

— Чем, собственно?

— Тем, что ты в Конгрессе. Как хочешь, это чудо.

Гидеон задумчиво глядел в огонь. — Нет, — сказал он, — это стечение обстоятельств. Человека формируют условия, в которых он живет. Были налицо условия, которые могли сделать меня тем, что я сейчас есть, — вот я таким и стал.

Джеф спросил о выборах, и Гидеон, сперва нехотя, потом все с большим жаром, стал рассказывать о всех событиях, происшедших за последние семь лет; он рассказал и о своем разговоре с президентом. — Вот и все, — сказал он. — И это конец.

— Конец? Но разве что-нибудь может кончиться так вдруг, как взрыв бомбы? Разве так это происходит?