Дорога свободы

— Ей, верно, трудно было, когда старик умер?

— Она тогда пришла к нам, — промолвил Марк. — Хотела остаться здесь.

— А потом ушла?

— Ушла.

— Она знала, что я приеду?

— Знала. Все знают. Погоди, все сюда прибегут.

Рэчел положила руки на кровать, слегка надавила напружины, потом отпустила. — Мягко, как в люльке. Попробуй, Джеф. — Джеф нажал. — Да ты сядь. — Улыбаясь, он сел на кровать. — Ну давай же, давай, вниз, вверх. — Он покачался, затем встал и обнял мать. Теперь ее тянуло в кухню; они быстро прошли через другие спальни, через маленькую гостиную, уставленную мягкой викторианской мебелью, где также стоял письменный стол Гидеона и его книги.

Потом они сидели за столом в кухне, и Джеф расхваливал ее оладьи. — В Шотландии нет кукурузного хлеба? — Джеф сказал, нет, и в помине нету, там о нем и понятия не имеют. Чтобы доставить Рэчел удовольствие, он съел больше, чем ему хотелось, а она снова начала плакать; она все смотрела на него и гладила ему руки. — Ну, полно, мама, теперь ведь уже все хорошо. — Но она не могла удержать слезы.

Гидеон и Марк вышли на крыльцо. — Что она так волнуется? — с беспокойством проговорил Гидеон. Никогда она еще не обнаруживала с такой силой своей болезненной тоски по Джефу, теперь она дала волю своему чувству. — Я распрягу лошадь, — сказал Марк.

— Он, наверное, захочет поехать к Эллен.

— Ты думаешь?

— Да

— Так ведь они все приедут сюда. Тут с ней и увидится. Я распрягу.

Гидеон кивнул. Марк увел лошадь, Гидеон стоял на крыльце, прислонившись к столбу. На душе у него было невесело. Это должно было быть началом, а вот, оказывается, это конец. Он решительно тряхнул головой; нет, только дурак может так думать. Одно дело — Вашингтон, этот нездоровый город, переполненный голодными и честолюбивыми неудачниками, другое дело — тут, дома. Вашингтон это не Америка, Америка — это то, что окружает его здесь, только умноженное в миллион раз, — вот этот деревянный дом с простой мебелью, дубы и белые акации, укрывающие его в своей тени. Пологие склоны, поля, на которых скоро взойдут хлеба, табак и хлопок, этот плуг, который Марк оставил невдалеке от дома, с сошником, облепленным мокрой весенней землей, — и все это принадлежит ему, Гидеону; как можно это у него отнять? Ради этого он воевал, был рабом, трудился, надеялся; человека не оторвать от земли, которая впитала его кровь, которая ощутила его свободную поступь. Человек крепко, обеими ногами, стоит на этой земле.

Вошел Марк. — Она пришла, — сказал он Джефу, кивнув через плечо. Джеф вышел один из дому. По дорожке в вечерней тени деревьев шли брат Питер и Эллен, старик держал девушку за руку. За то время, что Джеф его не видел, брат Питер отрастил бороду; ему было теперь под шестьдесят; высокий, худой, величественный, он был похож на патриарха. Борода его была совсем белая; он немного прихрамывал. Гидеон говорил, что последнее время он все хворает. Когда рабу с плантации переваливает за сорок пять, он уже мало на что пригоден, ревматизм заползает к нему в суставы, его трясет малярия, и сверх того обнаруживается расширение сердца — результат долгих, неисчислимых часов труда. Зато девушка была такой же, как и прежде, только фигура ее немного пополнела и округлилась. Она стала старше, более зрелой, и все же осталась точь-в-точь такой, какой ее помнил Джеф, так же высоко держала голову, и блестящие черные косы попрежнему падали ей на плечи.

Джеф подошел ближе, брат Питер и девушка остановились. Старик наклонился и что-то тихо сказал ей на ухо. Она стояла не двигаясь. Брат Питер улыбнулся и тихо промолвил:

— С приездом, сынок.

Джеф остановился в нескольких шагах от них. Лицо Эллен было обращено к нему. Тогда он подошел, взял ее за руку и сказал: — Здравствуй, Эллен. Ты меня не забыла? — Она едва заметно кивнула.

— Пойду в дом, поздороваюсь с братом Гидеоном, — сказал брат Питер. — А вы потом приходите, когда надумаете.

Джеф кивнул, и старик ушел. Джеф все еще держал Эллен за руку, а она стояла, не двигаясь, прямая и тихая. На ней было зеленое ситцевое платье, синяя накидка на плечах, черные чулки и черные туфли. Наконец, она заговорила: — Джеф, я изменилась? Такая ли я, какой ты хотел меня увидеть?

— Да, такая.

— Никакой перемены, Джеф?

— Перемены всегда бывают. Но ты такая, какой я хотел тебя увидеть.

— Я стала старше, Джеф.

— Мы оба стали старше.