Дорога свободы

Джеф взял ее за руку и повел вниз по склону холма к полю, которое пахал Марк. Как в прежние дни, он стал рассказывать ей о том, как садится солнце. Он был снова в Карвеле, и счастье переполняло его, он опять воспринимал все так же страстно и чутко, как в юности. Пасмурное, окутанное дымом и ржавым туманом небо Шотландии стало лишь частичкой смутно припоминаемого прошлого; здесь над ним стояло прозрачное голубое мартовское небо, по которому луч заката прочертил золотые, оранжевые и розовые полоски. Здесь земля была сочная, теплая, мягкая; ни он сам, ни люди его крови не созданы для скалистых, обнаженных гор. Наконец-то он вернулся домой, и так же, как и Гидеон, он чувствовал, что только здесь может обрести силу и покой. Он говорил Эллен о том, каким было небо здесь, сейчас, а не в Шотландии. Он наклонился над пашней, раскрошил пальцами комочек пахучей земли, потом положил его Эллен на ладонь. — Далеко отсюда до Шотландии? — спросила она, и он сказал, что не меньше

четырех тысяч миль. Но такие цифры не укладывались у нее в голове, для нее это было просто где-то очень далеко, на другом конце света.

— Хорошо, что ты вернулся. Но ты теперь другой, Джеф. Ты мужчина. Доктор. Мой отец тоже был доктором. Ты это знал, Джеф?

— Как же не знать.

Они медленно поднимались к дому; на полугоре у скамьи, которую сколотил Марк, они остановились и сели отдохнуть. В сгущавшихся над холмом сумерках дом казался маленькой приземистой коробочкой. Там, наверху, были люди, оттуда доносился шум голосов. По другую сторону холма на узкой дороге, что вела к дому, не прекращался стук копыт. Сверху кто-то крикнул:

— Джеф, где вы там?

— Это нас зовут, — промолвила Эллен.

— Ладно, сейчас пойдем.

Они все сидели на скамье; стало совсем темно. Где-то, не умолкая, лаяла собака. Наконец, Джеф спросил:

— Ты думала о том, чтобы выйти за меня замуж, когда я вернусь?

— А ты хочешь на мне жениться?

— Хочу.

— На слепой?

— Подожди. Придет время, — сказал Джеф, — и я додумаюсь, как вернуть тебе зрение.

— Нас зовут, — проговорила Эллен.

Он взял ее за руку и повел к дому.

Весь Карвел собрался у Гидеона. Возле конюшни стояли стреноженные лошади и мулы. Женщины привели с собой детей, многих Джеф видел в первый раз, они родились уже после его отъезда. В доме было полно, даже на крыльце толпились люди. Они окружили Джефа; те, что постарше, забрасывали его вопросами, он не успевал отвечать. Поодаль стояли молодые парни, которые были детьми, когда он уезжал. Девушки не сводили с него глаз. Женщины плакали вместе с Рэчел. Джефа удивило, что среди них было так много белых, и они запросто разговаривали с неграми. Кое-кого Джеф знал: вот долговязый и рыжий Абнер Лейт, а вот этот, коренастый, с глазами-щелками — это Франк Карсон; другие были ему незнакомы. Среди них было много ровесников Джефа, эти светловолосые загорелые парни смотрели на него с любопытством, но без всякой враждебности. Был здесь и новый учитель, янки из Род Айленда, по имени Бенджамен Уинтроп.

— Ваше присутствие здесь, доктор Джексон, — сказал он, — принесет общине неоценимую пользу. Я полагаю, вы останетесь у нас?

— Надеюсь, — кивнул Джеф.

К нему подошел один из белых, Фрэд Мак-Хью, маленький, ссохшийся человек.

— У меня жена все хворает, — обратился он к Джефу. — Может, ты приедешь посмотришь ее?

— Хорошо, завтра приеду, — согласился Джеф.

— У нее боль в животе, — сказал Мак-Хью. — Точно какой червь ее гложет.

— Я приеду, — повторял Джеф.

Марк принес гармонику. Он сидел на крыльце и наигрывал: «Гонит меня мама домой в Атланту, эх в Атланту, эх в Атланту». Вокруг него теснилась молодежь, они отбивали такт, пристукивая каблуками, хлопая в ладоши. Гидеон откупорил три бутыли маисовой водки — каждый должен был выпить. Рэчел вместе с другими женщинами возилась у плиты. А над темными полями плыла громкая песня: «Гонит меня мама домой в Атланту, эх в Атланту...»

Брат Питер сказал Гидеону: — Вот и мы получили награду. Мы вкушаем счастье. — И кое-кто из стоявших рядом, склонив голову, сказал: — Аминь.

— Поедем со мной, — предложил Джеф Марку на другой день.

— Кому можно гулять, а кому надо и работать.

— Успеешь еще поработать.