Дорога свободы

— Нет, почему же, — ответил Гидеон. — Кого любишь, на той и надо жениться. — И он старался сам в это поверить, старался убедить себя в том, что так и должно быть.

Только потом он понял, что весь этот месяц март 1877 года он жил в каком-то иллюзорном мире. Странно было бы Гидеону Джексону верить, что можно остановить солнце, что время может стоять на месте; но еще более странно было то, что эти несколько недель он был по-настоящему счастлив. Это счастье омрачали кое-какие мелочи, и все же это было настоящее счастье. В первый раз за десять лет Гидеон отложил в сторону книги, ему не хотелось ни читать, ни заниматься, ни думать. Он уступил Джефу свой кабинет для приема больных, которых приходило с каждым днем все больше; а сам по целым дням работал с Марком.

Гидеон и Марк были разные люди, совсем непохожие по характеру и складу, но они отлично понимали друг друга. Марку чуждо было жадное стремление вперед, отличавшее Джефа и Гидеона; тем непременно нужно было охватить весь мир, огромный и загадочный; мир Марка был уже и понятнее, а потому в каком-то смысле и полнее. Марк был грешником; брат Питер об этом знал и огорчался, но это было понятно ему; Марк любил женщин — он был полон здоровья и свободы, как чаша, до краев наполненная жизненной влагой. Невысокий и худощавый, он был, однако, выносливее Гидеона и мог наработать больше, чем тот; он умел пить с белыми столько же, сколько и они, не отставая от Джо, сына Лесли Карсона; вдвоем они могли выпить целых полгаллона маисовой водки. Он любил танцевать. Когда он играл на своей гармонике, старая музыка становилась новой. Он знал все старые песни, протяжные, жалобные песни рабства, но в его устах они звучали иначе, он сообщал им новый ритм, вливал в них новую жизнь...

Марк обожал отца. Марк знал, как возделывать хлопок, но Гидеон знал это лучше; Марк знал землю, но и тут преклонялся перед авторитетом Гидеона. Они вместе работали в сарае у кузнечного горна, натягивали на колесо новый обод. Обнаженный до пояса, Гидеон орудовал молотом, как заправский кузнец. Ему было сорок пять лет, но руки у него были сильны попрежнему; он взмахивал молотом, и каждый удар по наковальне гулко отдавался в ушах. «Эх, да стукнем», — подпевал Марк, поворачивая железную полосу: — «Эх, да стукнем». Гидеон все сильней и сильней ударял молотом. Пот градом катился у него по лицу. Потом они шли на сеновал; надо было перекидать все сено в новый сарай. Они работали не спеша, мерно взмахивая вила-ми, и напевали: «Ах, как ломит мне спину, я болен, я стар...» Они вырубали кустарник, очищая место для посева; топоры взлетали ввысь и с силой вонзались в древесину. Они возвращались домой утомленные, грязные, но веселые и довольные собой.

— Не скажу, чтобы это было очень разумно в твоем возрасте, — заметил Гидеону Джеф.

— В моем возрасте, — улыбнулся Гидеон.

— Если б ты занимался этим постоянно, тогда другое дело. Но ведь большую часть года ты ведешь сидячий образ жизни...

Гидеон с Марком собрались на охоту. Гидеон взял винтовку, надеясь поднять оленя, а Марк захватил дробовик, сказав, что его удовлетворят и кролики. Было свежее, холодное утро. Они свистнули обоих своих пятнистых пойнтеров, набили карманы хлебом и пошли прямиком через поля. Блаженно улыбаясь, они тихонько напевали свою любимую песенку: «Мой папа на охоте, ой, да, да. Мой папа на охоте, ой, да, да». Собаки носились взад и вперед по лугу. Отец и сын почти все время молчали; то, что у них обычно мало было о чем поговорить, не имело значения, — им хорошо было вместе.

Они вернулись под вечер, когда уже почти совсем стемнело. Оленей Гидеону никаких не попалось, зато у Марка в сумке лежали два кролика. Он понес их в сарай, чтобы снять шкурки, выпотрошить и отдать собакам внутренности в награду за работу. Гидеон пошел в дом. Навстречу ему вышел Джеф, какой-то странный, с каменным лицом, с жестким взглядом, какого Гидеон еще никогда у него не видел. Он провел отца в кабинет. Там сидел Абнер Лейт, стиснув на коленях свои большие красные кулаки.

— В чем дело? — спросил Гидеон.

Абнер Лейт как-то чудно поглядел на него. — Ради бога, что случилось? — Джеф кивнул на дверь в спальню; они вместе прошли туда. Там, у изголовья кровати, сидела Рэчел с застывшим лицом. На кровати лежал человек, весь обмотанный бинтами; он тихо стонал, слегка подергиваясь. — Мак-Хью, — прошептал Гидеон. — Да, — сказал Джеф.

Гидеон подошел к кровати, — Фред, Фред, — позвал он. Мак-Хью не ответил, он только слегка подергивался и ти-хо стонал. Гидеон взял его за руку. — Фред, Фред, — это я, Гидеон.

В кабинете к ним присоединился Марк.

— Его избили? — спросил Гидеон.

— Да. Только это слишком слабо сказано — избили.

— А что с его женой?

— Померла, — тихо сказал Абнер Лейт. — Эти сукины дети убили ее. Гады! Они стащили ее с кровати и убили.

— Кто? — шопотом спросил Гидеон.