Дорога свободы

Что же нам делать? Я знаю, чего бы хотел мой друг Абнер Лейт: взять ружье и убить Джессона Хьюгара. Но это не выход. Потерять голову, начать убивать так же, как убивают они, — это не выход.

— Ну, а где же выход, Гидеон? — закричал Абнер Лейт. — Почему ты нам не расскажешь, что было в Вашингтоне?

— Я расскажу. В Вашингтоне нас предали. Нас предала республиканская партия, моя партия, партия Эба Линкольна, — и ценой был президентский пост. Плантаторы уплатили эту цену. И вот теперь, когда Хейс станет президентом, войска будут выведены из Колумбии, из Чарльстона, отовсюду. И хозяином на Юге станет Клан.

— Ага, ты это признаешь!

— Признаю. Я вам сказал, что буду говорить правду. Но что же нам делать? Сходить с ума? Бесноваться? Убивать? Расстроить таким образом наши ряды и проделать за них всю работу, прежде чем они сами за нее возьмутся? Этого вы хотите? — Гидеон замолчал и внимательно посмотрел на своих слушателей. — Этого вы хотите? — повторил он. — Если это то, чего вы хотите, тогда мне здесь делать нечего — я ухожу.

Наступило долгое молчание, потом Франк Карсон сказал: — Продолжай, Гидеон, говори, что ты хотел сказать.

— Хорошо. Не забывайте, что мы еще сильны. Здесь, в этой комнате, нас пятьдесят человек. У нас есть оружие, есть патроны; мы вместе проходили военное обучение и вместе работали. Я считаю, что, если мы не будем горячиться, мы сумеем защитить себя. С другой стороны, одна оборона ничего не даст. Мы ведь не хотим просто погибнуть со славой. Надо организовать других, тысячи таких же, как мы, по всему Югу. Я поеду в Чарльстон. Я повидаюсь с Фрэнсисом Кардозо и другими негритянскими лидерами. Я уже с ними договорился о встрече. Там будут и белые лидеры — Андерсон Клэй и Арнольд Мерфи. Быть может, сообща мы найдем способ предотвратить насилие. Я ничего не обещаю. Я даже не очень надеюсь. Я не знаю. Но дайте мне попробовать. После еще хватит времени и для другого. Дайте мне попробовать. Оставим жизнь Джессону Хьюгару. Если мы его убьем, это ничего не изменит в ходе событий. Если же я чего-нибудь добьюсь... Дайте мне попробовать.

Все молчали, потом несколько человек кивнули головой.

— Ладно, — тихо промолвил Абнер Лейт. — Попробуй.

Эллен не могла уснуть. Из-за перегородки всю ночь до-носились тихие стоны Фреда Мак-Хью. В этих стонах Эллен слышала голос своего прошлого, того страшного прошлого, которое она уже начала забывать; теперь оно возвращалось к ней, все, чего она не хотела помнить, — блуждания в лесу, смерть, крики боли. Она лежала и слушала, дрожа от страха. Наконец, не вытерпев, она разбудила Джефа.

— Что ты, милая? — спросил он. — Что ты?

— Я боюсь.

— Чего же тут бояться?

— Боюсь... — Лежа с ним рядом, она касалась его широкой могучей груди, сильных узких бедер, плотных, выпуклых мускулов, расслабленных сном. Она провела рукой по его шее, подбородку, губам, сомкнутым векам. Ночью, в темноте, они были одно существо; она прильнула к нему и зашептала: — Джеф, Джеф, Джеф.

— Ведь я тут, Эллен. С тобой. Я всегда буду с тобой.

Но она не могла побороть страх. Она лежала, прислушиваясь к стонам больного, отрывистым, страдальческим стонам, которые он испускал во сне. И вдруг она ощутила, что тьма втягивает ее словно в глубокую воронку, в бездонный черный колодец, из которого выплывают призрачные фигуры — Алленби и другие — выплывают и снова тонут, выплывают и тонут. Она изо всех сил прижалась к Джефу, но это не помогло.

— Я не возражаю против сути ваших заключений, — сказал Кардозо Гидеону. — Я возражаю против той драматической формы, в которую вы их облекаете.

— А меня не интересует абстрактная суть. Меня как раз интересует реальная форма. Ведь с ней-то и приходится иметь дело.

— В этом я согласен с Гидеоном, — проговорил Андерсон Клэй.

Они сидели в гостиной Кардозо — восемь человек, пятеро негров и трое белых. Четверо были из Южной Каролины, один из Джорджии, двое из Луизианы и один из Флориды. Они говорили уже три часа и еще ни до чего не договорились.

Одни были настроены воинственно, другие напуганы. Половина с радостью ухватилась за возможность хотя бы на время найти успокоение в словах. Они возвращались все к тому же — рассказывали о своих достижениях, о том, чего им удалось добиться. Наконец, Гидеон резко их оборвал.

— Теперь всему этому пришел конец. Все это уже в прошлом, кончено, похоронено. Сегодня это не имеет никакого значения.

— Позвольте, позвольте, десятки негров и белых бедняков заседают в палате представителей, в Сенате, в правительствах штатов, многие занимают посты губернаторов...

— Говорю вам, все это кончено.

— По какой, собственно, причине? — невозмутимо спросил Кардозо таким рассудительным тоном, что его реплика казалась доводом, хотя никакого довода в ней не заключалось. — Вы знаете, Гидеон, как я вас уважаю. Но не кажется ли вам, что ваши заключения носят несколько эмпирический характер, чтобы не сказать хуже?