Дорога свободы

— Вы хотите сказать, что на основании отдельных случаев — тут линчевали негра, там замучили, там действовали угрозами — и на основании того, что сенатор Холмс раскрыл передо мной свои карты — на этом основании еще нельзя предсказать дальнейшее? Это вы хотите сказать? Я паникер, по-вашему?

— В какой-то степени — да.

— Но вот вы, Фрэнсис, год назад были казначеем штата, а теперь вы уже не казначей. Как это получилось? А если я скажу, что меня больше не допустят в Конгресс, так это тоже надо еще проверить? Что ж вы думаете, я дальше собственного носа ничего не вижу? Если бы это было так, Фрэнсис, я и сейчас был бы рабом, и остальные четыре миллиона негров тоже были бы рабами.

Вмешался Капра, маленький пожилой негр, когда-то бывший представителем в Конгрессе от штата Флорида.

— В вашей личной безупречности никто не сомневается, — сказал он.

— Плевать мне на мою личную безупречность.

— Но послушайте, Гидеон, вы утверждаете, что республиканская партия предала реконструкцию ради победы на выборах. Мы сами принадлежали к этой партии. Мы посвятили партии свою жизнь, партия боролась за нас, дала нам свободу. У вас ведь нет доказательств. Вы говорите, что через десять дней войска будут выведены с Юга; но у вас нет доказательств. Вы утверждаете, будто начнется террор, будто все, что мы построила, будет разрушено. Но где доказательства?

— И сейчас уже разрушается, — устало проговорил Гидеон. — Посмотрите кругом. В этом вагоне негру ехать нельзя, на этой скамейке сидеть нельзя, только для белых, только для белых. В школу негров не принимают. Мы сами построили эту школу, а теперь она не для негров. Присяжным заседателем негру быть нельзя — защитник возражает. В прошлом году судьей был негр или белый бедняк, а теперь это плантатор или лакей плантаторов, и он поддерживает возражение защитника. Негр теперь только на скамье подсудимых, а на скамье присяжных негров нет.

— Я признаю это, — кивнул Кардозо. — Мы вынуждены были пойти на компромисс.

— Разве это компромисс? — усмехнулся Андерсон Клэй. — Разве вы, Фрэнсис, идете на компромисс с воздухом, которым вы дышите, с пищей, которую вы едите? Ведь все это основа нашей жизни, ее скелет, кровь и плоть. Невозможно итти на компромисс с сукиным сыном, который жаждет вашей крови!

— Вы рассуждаете так, потому что вы белый. Спросите-ка негра...

— Бросьте, мне уже надоело это слушать! Мы добились того, что у нас есть, только потому, что белые и негры шли вместе. Гидеон прав. Послушаться вас — и мы погибнем поодиночке, все полетим к чорту.

Эйблс, который три года назад был государственным секретарем, опросил Гидеона: — Но зачем, собственно, было партии предавать нас, как вы утверждаете? Для какой цели?

— Затем, что мы уже сделали все, что от нас требовалось. Мы сломали хребет плантаторам. За последние восемь лет Америка стала промышленной страной, ее промышленность сейчас крупнейшая в мире. Север уже завладел Западом и Юго-Западом. Даже на Юге открываются фабрики. Пусть теперь плантаторы снова заводят себе рабов. Северу это уже не страшно.

— Но народная партия...

— Нет сейчас никакой народной партии, — проворчал Клэй.

— И все-таки, Гидеон, мы не можем пойти на то, чего вы хотите, — устало промолвил Кардозо. — Возродить милицию из негров и белых бедняков, после того как она была упразднена? Но ведь это значит нарушать закон.

— Народ — вот закон.

— Я не ожидал от вас, Гидеон, такого примитивного понимания. Народ осуществляет свои права через закон.

— Вот в конституции и есть такой закон, который подтверждает право народа носить оружие и создавать милицию!

— Мы могли бы, конечно, обратиться в Верховный суд, только на это уйдут месяцы. Вы предлагаете созвать конвент с целью объединить все силы Юга, поддерживающие реконструкцию. Но ведь это же вызовет взрыв, Гидеон. Это как раз и породит насилие.

— Так. Значит, если мы выступаем в свою защиту, мы порождаем насилие?

— Да.

— Ну, а если насилие все равно будет? Уже и есть!

Эйблс покачал головой: — Какой толк в этом разговоре,

Джексон? Мы снова и снова повторяем одно и то же.