Дорога свободы

— Спасибо, — отозвался Джеф. — Странно, — добавил он, помолчав. — Я вот не знаю, к чему привело ваше совещание, и это меня даже не интересует. Мы все равно будем строить, мы все равно будем продолжать свое дело. То, что один человек продал свою душу, чтобы попасть в Белый дом, не может это изменить.

Они шли не спеша. Море отливало всеми цветами радуги в закатных лучах солнца. Чайки то падали вниз на волны, то победоносно взмывали ввысь. На парапете висела маленькая незаметная надпись: «Только для белых». Окутанный дымом, в гавань входил пароход. Следом за ним, качаясь на волнах, шла гичка, и несколько мальчишек, сидевших в ней, весело смеялись. По улице со стуком прокатила коляска, а через дорогу, за чугунной оградой, на зеленом газоне двое детей прыгали через веревочку.

В Карвеле наступило какое-то странное затишье. Впервые за много лет Гидеон вдруг обнаружил, что ему нечего делать. Когда на другой день после его приезда брат Питер зашел его проведать, Гидеон сидел на ступеньке крыльца, упершись локтями в колени, опустив голову на руки. — Так и сидит часами, — сказал Марк.

— Добрый вечер, брат Питер, — произнес Гидеон, отвечая на приветствие.

— Устал, Гидеон? — спросил брат Питер.

— Угу.

Подобрав длинные полы своего черного сюртука, брат Питер сел рядом с ним. Он прислонил к крыльцу свою старую трость, снял высокую черную шляпу, положил ее на ступеньку. Потом со вздохом облегчения он вытянул ноги и проговорил: — Далеконько до вас. А ноги-то уж не те, что в молодости.

— Да.

— Не те, совсем уж не те.

Гидеон не ответил. На крыльцо вышла Рэчел. Брат Питер начал было подниматься, но она остановила его: — Сидите, сидите. Очень рада, что вы пришли.

— Спасибо, сестра.

— Останетесь с нами поужинать?

— Что ж, я непрочь, премного благодарен, — ответил брат Питер. Рэчел посмотрела на Гидеона, но тот даже не обернулся. Брат Питер покачал головой. Рэчел постояла

еще с минуту, потом ушла в дом. Брат Питер снова уселся. — Хорошая женщина сестра Рэчел, — сказал он. — Славно умеет готовить, славно умеет угостить, а, Гидеон? — Да.

Помолчав, брат Питер продолжал: — Ты расскажи, Гидеон, тебе легче будет. Всегда легче, когда расскажешь. Не копи в себе. Уж ты мне поверь. Что, в Чарльстоне ничего не вышло?

— Да. Не вышло.

— Не надо унывать, Гидеон. Может, не так плохо. Бог дает, бог и отнимает, мера за меру. У тебя нет веры, Гидеон.

— Хорошо, если бы дело было только в вере, — слегка улыбнувшись, промолвил Гидеон.

— Только в вере, Гидеон. Только в вере. Человек приходит в мир нагим, нагим он уходит из мира. А жизнь — это испытание. Искус. Я не про бога — я давно знаю, ты неверующий. У тебя большая сила, Гидеон, но она, может, была бы еще больше, кабы ты верил. Хорошо, я не буду про бога. Будем говорить о людях. Оставим пока бога в покое, Гидеон, он не обидится, поговорим о людях. Ты веришь в людей, Гидеон?

— В людей?

— Да, Гидеон. Веришь?

Гидеон задумчиво поглядел на старика. Брат Питер смахнул пылинку со своей черной шляпы. Это был подарок его прихожан. Четыре года подряд, кроме разве дождливых дней, он ходил в этой шляпе, и она все еще была как новая.

— Мне кажется, я верю в людей, — проговорил Гидеон. — Не знаю...

— Как же ты не знаешь? Может, люди и плохие, может, и грешные, но посмотри, что они сделали: вчера негр был рабом, сегодня он свободный человек!

— А завтра опять станет рабом, — сказал Гидеон.

— Ты так думаешь? Хорошо, положим, мы все погибнем, все, кто здесь есть. Думаешь, не останется после нас следа, не останется чего-то такого, чего до нас не было? Думаешь, не будут больше раздаваться песни ликования?

Гидеон не ответил. Вечерело. Садилось солнце. С поля вернулся Марк, мельком взглянул на них и прошел в дом. — Скоро ужин, брат Питер, — промолвил, наконец, Гидеон.

— И то правда. А я, кстати, проголодался. Даром что старик, а аппетит хоть молодому впору. Это от ходьбы. Ты иди, брат Гидеон, а я потом приду.

Гидеон встал и пошел в дом. Джеф только что кончил мыть руки под краном. — Брат Питер будет с нами ужинать, Гидеон, — сказала Рэчел.

— Знаю.

Джеф вышел из кухни. Рэчел обернулась, посмотрела на Гидеона и подошла к нему.

— Гидеон?

— Что?

Рэчел тронула его плечо, погладила ему руку. — Я все буду терпеть, Гидеон, — тихо сказала она. — Но не могу видеть, когда у тебя горе. От меня уже мало пользы, но не могу, не могу я видеть, когда у тебя горе.

Гидеон обнял ее и так стиснул, что у нее перехватило дыхание. С медвежьей силой, с отчаянием он прижимал ее к груди, а она, задыхаясь, лепетала: — Не могу, не могу я, Гидеон...

— Рэчел, Рэчел, детка.

— Ну улыбнись, Гидеон.

Он улыбнулся, и она тихонько прилегла к нему на плечо, перебирая пальцами его рукав.

На другой день, когда Гидеон вместе с Эллен и Джефом стояли перед строящимся домом, глядя, как Ганнибал Вашингтон выкладывает кирпичную трубу, к ним подъехал возвращавшийся из города Абнер Лейт. Бросив вожжи, он вылез из повозки и подошел к Гидеону.

— Где ты этому научился? — спросил он Ганнибала Вашингтона.