Дорога свободы

Закончив работу по дому, мужчины садились завтракать. Горячие лепешки, оладьи, политые патокой, застывшее на холоду сливочное масло с прозрачными бусинками воды на поверхности, грудинка, гренки, яйца, иногда жареная курица или жареная рыба, пахтанье с плавающими в нем комочками сметаны, молоко, жареный картофель, запеканка из желтой кукурузной муки, еще с вечера сидевшая в печке, а теперь нарезанная ломтиками и поджаренная в сале, — эти блюда в том или ином сочетании составляли завтрак в Карвеле, и мужчины, успевавшие к тому времени проработать уже два или три часа, отнюдь не находили его чересчур изобильным. В восемь часов школьный колокол сзывал детей в школу, и они устремлялись туда бегом по целине, через изгороди, через поля — дорог для них не существовало. Кровь играла в них в этот утренний час: они мчались галопом по пашням, утопая в рыхлой земле, с гиканьем взлетали на холм, швыряли друг в друга шишками, пробегая через сосновый лесок. Их дикая, яростная, неуемная энергия наводила страх на Бенджамена Уинтропа; никогда нельзя было сказать наперед, что они выкинут; каждый день таил в себе нежданные приключения и сюрпризы. Уинтроп крепко дергал за веревку колокола, чтобы придать себе бодрость, и утешался философскими рассуждениями о том, что не велика заслуга учить смирных и благовоспитанных детей. Но, вспоминая шестнадцатилетнюю дочь Франка Карсона и ее нахальные круглые яркоголубые глаза, весь день не отрывавшиеся от его лица, он снова робел и принимался размышлять о своих переживаниях. В Отделе помощи школам при конгрегационалистской церкви ему сказали, посылая его в Карвел, что это божье дело; но только после двух месяцев пребывания здесь ему стало понятно, почему бог предпочел свалить свое дело на чужие плечи. Единственным его утешением было несколько отличных учеников — Джэми, сын Ганнибала Вашингтона, дочь Абнера Лейта, еще двое или трое. Сегодня он собирался познакомить старшую группу с творчеством Эмерсона. «Эмерсон», — повторял он про себя, стоя перед школой, прислушиваясь к крикам детей, рассеянно скользя взглядом по залитым солнцем полям и рощам. — «Эмерсон», — произнес он с твердостью.

За завтраком, разговаривая с Марком, Гидеон думал о том, какое гибкое существо человек, как легко выходящее из ряду вон становится для него обычным, как быстро он приспособляется к любым положениям и обстоятельствам. Он говорил Марку:

— Чем сеять еще хлопок, я бы лучше засадил один акр табаком. — Ведь вот могут же они рассуждать обо всех этих простых и обыденных делах, хотя у двери, прислоненные к косяку, стоят две винтовки; теперь в Карвеле мужчины не выходили из дому без оружия.

— Табак у нас не растет.

— Некоторые сорта растут. Конечно, лист будет не такого качества, как в Пайдмонте или Виргинии, но на рынок идет и такой. А эти новомодные штучки, сигареты, еще повысят спрос.

— Табак истощает почву.

— И хлопок тоже. В обоих случаях почва истощается, надо или чередовать культуры, или оставлять землю под паром. Я давно об этом твержу.

— Кабы моя воля, — сказала Рэчел, — я бы все пустила под кукурузу.

— Зачем? Другое дело, если бы мы разводили скот...

— А почему и не разводить? Почему делать все, как при дедах и прадедах?

— Я хочу сегодня поехать за покупками, — сказала Дженни.

— В город?

— Угу.

Марк отрицательно замотал головой.

— Почему?

— В конце недели еще кое-кто собирается в город, с ними и поедешь, — сказал Гидеон.

— Сегодня такая хорошая погода...

— Сиди дома, — распорядился Марк.

— Еще ты мне будешь приказывать! Почему это я должна тебя слушаться?..

— Сиди дома!

Дженни расплакалась. Эллен, сидевшая возле нее, погладила ее руку. Гидеон встал, за ним Марк. В дверях Гидеон поглядел на ружья; секунду он колебался, потом взял одно, вздел его на плечо и вышел.

В десять часов Джеф был у Мэриона Джеферсона. У жены Мэриона, Луизы, по рукам пошли нарывы; это было неопасно, но руки болели и чесались и мешали ей спать. Джеф объяснил ей, как приготовить успокаивающую мазь, потом постоял на крыльце, болтая с Мэрионом. Мэрион благоволил к Джефу еще когда тот был мальчишкой, а теперь, когда он стал ученым доктором, Мэрион смотрел на него, как на божество. Они стояли на ступеньках, толкуя о том, о сем, как вдруг увидели, что через поле, от соседней фермы, к ним со всех ног бежит Трупер. Он подбежал, запыхавшись, перевел дух и крикнул:

— Джеф, я сейчас видел Джессона Хьюгара и шерифа Бентли, вроде к вам поехали. От меня дорога как на ладони, шерифову-то двуколку я узнал, и еще другой с ним сидел, побей меня бог, коли это не Джессон Хьюгар.

— Ну, что ж особенного, — сказал Джеф. — Волноваться тут, по-моему, нечего.

— Может, нечего, а может, и есть чего, — сказал Мэрион. — Давай-ка съездим туда в твоем кабриолете. — Он побежал в дом за ружьем. Его жена испуганно спросила: — Что случилось? Что вы хотите делать?

— Ничего не случилось, — усмехнулся Мэрион. — Просто шериф поехал к Гидеону. Ну и мы поедем, поглядим, в чем дело.

— Только не заводи ссоры, Мэрион. Довольно у нас было горя.