Дорога тайн

– Вопрос в материалах, Варгас, – ее лицо, новый нос, они из того же материала? – спросил отец Альфонсо у доктора, который все еще рассматривал нос в свой всевидящий бинокль.

– И нам интересно, есть ли видимый шов или трещина там, где нос прикрепляется к ее лицу, – добавил отец Октавио.

Уборщица (похожая на здоровяка-работягу) тащила лестницу по центральному проходу; Эсперанса не могла таскать эту длинную лестницу, то есть не подняла бы ее одна. Варгас помог уборщице установить лестницу, прислонив ее к великанше.

– Я не помню, как Мария-монстр реагирует на лестницы, – сказала Лупе Хуану Диего.

– Я тоже ничего не помню, – только и ответил Хуан Диего.

Дети свалки не знали точно, из дерева или из камня был бывший нос монстра Марии; и Лупе, и Хуан Диего считали, что это было дерево, окрашенное дерево. Но много лет спустя, когда брат Пепе написал Хуану Диего о «внутренней реставрации» храма Общества Иисуса, Пепе упомянул о «новом известняке».

«Знаете ли вы, – спрашивал в письме Пепе Хуана Диего, – что известняк дает известь при обжиге?» Хуан Диего этого не знал и не понимал, имел ли Пепе в виду, что была реставрирована и сама Мария-монстр. Была ли гигантская Дева включена в то, что Пепе назвал «внутренней реставрацией» храма, и если да, то означало ли это, что, в отличие от отреставрированной статуи (теперь выполненной из «нового известняка»), бывшая Дева Мария была изготовлена из другого камня?

Лупе прочитала мысли Хуана Диего, когда Варгас поднялся по лестнице, чтобы поближе рассмотреть лик Марии-монстра – на данный момент он был непроницаем, а глаза Девы, выглядевшей как туземка, ничего не выражали.

– Да, я тоже думаю о дереве, а не о камне, – сказала Лупе Хуану Диего. – С другой стороны, если Ривера резцами обрабатывал камень и придавал ему форму, то понятно, почему он порезался. Я никогда не видела, чтобы он порезался, работая с деревом, а ты? – спросила Лупе брата.

– Не видел, – ответил Хуан Диего.

Он думал о том, что оба носа сделаны из дерева, но что Варгас, вероятно, найдет, как высказаться научно, не вдаваясь слишком подробно в то, из каких материалов состоит новый (чудотворный или нечудотворный) нос.

Два старых священника пристально наблюдали за Варгасом, хотя доктор был уже высоко и трудно было понять, что именно он там делает.

– Это у вас нож? Вы же не собираетесь ее резать? – крикнул ему отец Альфонсо.

– Это швейцарский армейский нож. У меня был один, но… – начал Эдвард Боншоу, однако отец Октавио перебил его.

– Мы не просим вас проливать кровь, Варгас! – воззвал отец Октавио к едва различимому на верхнем конце лестницы доктору.

Лупе и Хуану Диего было наплевать на швейцарский армейский нож; они наблюдали за безучастными глазами Девы Марии.

– Должен сказать, что работа с носом выглядит вполне, швов нет, – доложил доктор Варгас с верхней ступеньки шаткой лестницы. – Тут, как и в хирургии, можно отметить большую разницу между высшей категорией мастерства и дилетантством.

– Вы хотите сказать, что эта операция относится к высшей категории, но тем не менее является операцией? – воззвал отец Альфонсо к верхнему концу лестницы.

– На одной ноздре есть небольшое пятно, похожее на родимое, – сказал Варгас отцу Альфонсо. – Снизу его не увидишь.

Так называемое родимое пятно могло быть пятном крови, подумал Хуан Диего.

– Да, это может быть кровь, – сказала Лупе брату. – Должно быть, еl jefe потерял много крови.

– У Девы Марии родимое пятно? – возмущенно спросил отец Октавио.

– Это не изъян – это действительно что-то интригующее, – сказал Варгас.

– А что материалы, Варгас, – ее лицо, новый нос? – напомнил ученому отец Октавио.

– О, в этой даме больше от мирского, чем от Царствия Небесного, – сказал Варгас; он насмешничал над двумя старыми священниками, и они это понимали. – В ее духах больше от basurero, чем от благоухания загробной жизни.

– Занимайтесь наукой, Варгас, – сказал отец Альфонсо.

– Если нам понадобится поэзия, мы почитаем Шекспира, – сказал отец Октавио, свирепо глядя на человека-попугая, который, учтя выражение лица отца Октавио, решил больше не цитировать отрывки из «Ромео и Джульетты».

Хозяин свалки закончил молиться, он больше не стоял на коленях. Был ли новый нос делом его рук, el jefe не говорил; он хранил молчание, и бинт на его пальцах оставался сухим и чистым.

Ривера готов был покинуть храм, оставив Варгаса стоять на верхнем конце лестницы, а двух старых священников – чувствовать, что над ними посмеиваются, но Лупе, видимо, хотела, чтобы все они были там, в храме, когда она скажет свое слово. Только позже Хуан Диего понял, почему она хотела, чтобы все ее услышали.

Последние идиоты-зеваки вышли из храма; возможно, они и были искателями чудес, но они знали достаточно о реальном мире и понимали, что вряд ли услышат слово milagro от взобравшегося на лестницу врача с биноклем и швейцарским армейским ножом.