Случившийся поцелуй постоянно оставался в ее мыслях, тлел на ее губах. Девушка помнила растекшийся по телу сладкий жар, томительное головокружение, смятение чувств — и ей невероятно хотелось испытать сие потрясение еще раз. Причем Федор, похоже, вполне разделял ее желания. Но… Им никак не удавалось остаться наедине. Ни на охоте, ни в лагере, ни на пути домой, ни в самом Великом Новгороде, где царская свита и семья Годуновых разделились сразу, едва проехав ворота.
Услышав стук, Ирина подняла голову и громко сказала:
— Да, заходите!
Дверь приоткрылась, в светелку ступил стольник Борис Годунов, остановился в дверях, обежал взглядом застеленный коврами пол, обитые сукном стены и потолок, расписанный облаками и парящими между ними птицами и ангелами.
Отстроив свое подворье, царский стольник сразу отделал четыре комнаты рядом со своими — для будущих детей. Но его Мария потомков покамест не принесла, и в одной из таких светелок вольготно обитала сестра главного дворцового строителя.
— Боря, ты же не во дворце! — улыбнулась девушка. — Что ты все вокруг постоянно рассматриваешь?
— Привычка, Иришка. — Борис прошел до окна и попытался выглянуть наружу через слюдяные пластинки. — Уже три года только отделка да стройка, стройка да отделка… От иной жизни отвык.
Стольник Постельного приказа провел пальцами по краю рамы и развернулся:
— Иришка, у тебя все в порядке? Ты уже две недели не выходишь из своей комнаты.
— Неправда, выхожу!
— Токмо к столу да в баню… Что-то случилось?
— Мне попалась интересная книга, — встав с кресла, девушка отнесла на сундук толстенный том в кожаном переплете. — Ты читал «Великие четьи» митрополита Макария? Просто изумительно, как бывают закручены судьбы человеческие! Коли не знать, что все сии князья, воеводы, святые подвижники жили в реальности, что они наши предки или наставники, так ведь и не поверишь, что взаправду подобное возможно, что не выдумка!
— Да, конечно, — кивнул Борис. — И я даже знаю, с кем ты обычно изучала все сии премудрости. Арабскую математику, самаркандскую астрономию, персидскую медицину… Вы поссорились?
— Нет, братишка, у нас все хорошо, — покачала головой девушка. — Просто мне надоели все эти карусели и качели, пастила и карамели, звонницы и беготня. Больше не хочу. Наверное, я выросла.
— У вас все так хорошо, что вы уже две недели не виделись? — не поверил ей брат. — Ты даже в церковь не показываешься!
— Я хожу к причастию в храм Пантелеймона.
— Туда, где не молится никто с царского двора.
— Братик, я не понимаю, что тебя тревожит? — пожала плечами девушка. — Ладно бы, кабы я сбежала! Но ведь я дома, в своей светелке, читаю книгу. И даже не лубки похабные, а составленные митрополитом биографии.
— Я за тебя тревожусь, — тем же жестом пожал плечами стольник. — Но если все хорошо…
Он направился к двери, и тут вдруг в нее постучали.
— Дозволь потревожить, боярин! — чуть приоткрыл створку холоп. — У нас гости!
— Иду! — Борис вышел в коридор, сбежал вниз по ступеням, вышел на крыльцо. — Ого!
— Что-то случилось? — удивленно вскинул брови Федор Иванович.
— Прости, не привык видеть тебя столь нарядным, — поклонился стольник.
Распахнутая на груди соболья шуба, крытая бархатом, расшитым вдобавок дивными невиданными цветами, горлатная шапка; снизу проглядывала подбитая бобром малиновая ферязь с золотым шитьем, ярко-синие замшевые сапоги, тоже покрытые вышивкой. Обычно царевич одевался куда проще.
— Я сразу после обедни, — лаконично объяснил гость. — И у меня подарок. Для Ирины Федоровны.
Когда стольник услышал, как паренек, которого его сестра обычно звала «Федькой», обращается к «Ирке» по имени-отчеству, у него от изумления даже слегка отвисла челюсть. Но Годунов быстро справился с собой, отступил и посторонился:
— Прошу в дом, Федор Иванович. Такому гостю у нас всегда рады. Я покажу светелку сестры… — Тут Борис спохватился и крикнул на холопа: — Чего застыл, Зяблик? Беги, упреди Ирину, что ее сейчас навестят!
— Заносите! — скомандовал гость двум холопам, удерживающим в руках объемистый тюк.
Все вместе они поднялись на второй этаж, вошли в светелку Ирины. Девушка встретила гостей стоя у окна, спиной к стене.
— Раскатывайте! — распорядился царевич, и холопы быстро разложили на полу огромную медвежью шкуру.
— Ого! — восхищенно выдохнул стольник.
— Свободны! — отпустил слуг Федор Иванович.
Борис Годунов поколебался и вышел вместе с ними.
— Это его я взял на твоих глазах, Ирина Федоровна, — сказал царевич, подходя к девушке. — Хочу, чтобы сей зверь лежал у твоих ног. Ты примешь мой дар?
— Федя, не называй меня так, — тихо попросила его девушка. — Мне и без того не по себе.
— Но почему, Иришка? — подошел ближе царевич. — Я не видел тебя уже две недели! Ты от меня прячешься? Признавайся, что случилось?