Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)

– Сама гадюка! Не Сашенька, а… Сашка! – И, вконец расстроившись, Сенечка с отчаянием обещал: – Три года буду плакать!

Мне стало жалко братишку и стыдно того, что я срываю на нем злость.

– Не реви, дурачок! – говорила я, обнимая и целуя его. – Я пошутила. Перегонишь ты своего губернатора, увидишь!

Сенечка перестал скулить, но он уже приготовился обижаться, и ему было трудно так быстро – раз, раз – успокоиться. Ему хотелось сказать мне тоже какие-нибудь обидные слова. Я знала – сейчас он непременно вспомнит случай, когда мы с ним, играя, перебрасывались апельсином и я нечаянно угодила апельсином в его, Сенечкину, голову. Он никак не может забыть этот случай. При каждой ссоре припоминает мне, какая я тогда была злая, нехорошая.

– Я же не нарочно!

– Все равно! Апельсином прямо в голову!

– Тебе ведь не было больно.

– Все равно. Я ужасно испугался. Это тоже очень вредно для здоровья!

После этого памятного утра, когда папа облил меня водой, Юзефа завела новый порядок. Каждое утро она подходит к моей кровати, держа в руках полотенце и небольшой тазик. В тазике – смотря по сезону – холодная вода или снег. Намочив конец полотенца в воде или набрав в него горсть снегу, Юзефа быстро обтирает мне, спящей, лицо. Эффект волшебный и молниеносный: сон мгновенно улетучивается, словно его выпустили в форточку. Я вскакиваю, как встрепанная, и бегу умываться. С тех пор папа со мной уже больше не воюет, а ученикам моим не приходится дожидаться ни одной минуты: к их приходу я совершенно готова. Юзефа очень горда своей «придумкой»!

– От говорили: Юзефа – мужик, Юзефа – хамук! Ну-к, что ж? Я не доктор, не лакей с ресторана – в храке не хожу! А кто удумал будить без шкандалу? Юзефа удумала!

Но сегодня – в последний день перед каникулами – Юзефе даже не надо пускать в ход холодную воду: к ее приходу я уже не сплю, я проснулась самостоятельно. Сегодня – последний день в четвертом классе. Ура! Скоро переедем на дачу. Ур-р-ра!

Один из моих учеников – старший по возрасту – еврей. Другой – русский.

Когда они пришли ко мне в первый раз, старший сам представился и представил своего товарища:

– Меня зовут Шнир. Азриэл Шнир. А про него… – Он указал на товарища. – Вы даже не поверите, как его зовут. Он… Степа! И не в том дело, что Степа, а в том, что и фамилия у него Разин! Полный Степан Разин – ни больше ни меньше!

Тут Степан Разин так весело захохотал, словно он и сам только сейчас впервые услыхал, какая у него знаменитая фамилия.

Обучаются у меня Шнир и Разин немецкому и французскому языкам. Это нужно им для того, чтобы набирать иностранный шрифт. Тогда им как работникам более высокой категории и платить будут больше.

У Шнира совсем серое лицо. Эта свинцовая серость никогда не оживляется даже самой слабой розовинкой.

– Это меня буквы съели, – показывает Шнир на свои щеки. – Свинцовые буквы – они, знаете, очень вредные! Вот Степка (показывает он на Разина) – он у нас еще молодое теля (теленок), недавно стал наборщиком. Буквы еще только подбираются к нему, но кровь пока не сосут!

И он грубовато-ласково шлепает Степу по спине. Вообще они дружные парни, хотя все время поддразнивают друг друга. Удивляет меня, как много они знают, сколько книг прочитали. Ну, да ведь им и книги в руки: они постоянно имеют дело с газетами и книгами. От этого же, вероятно, Шнир говорит по-русски вполне грамотно и чисто. Степа Разин зовет своего товарища, Азриэла Шнира, Азоркой. Я как-то спросила Шнира, не обижается ли он на собачью кличку.

– А чего обижаться? – даже удивился Шнир. – Собаки – это ведь милейшие люди!

Бывает, что Степа, начав что-нибудь рассказывать, вдруг спохватывается и обращается к Шниру: «Азорка, а?»

Иногда Шнир отвечает: «Да». Тогда Степа продолжает свой рассказ. Однако бывает и так, что Шнир спокойно и твердо режет: «Нет!»

Тогда Степа умолкает на полуслове.

Степа, видно, сам побаивается своей мальчишеской болтливости, боится сказать лишнее. Шнир, как старший, решает, можно сказать то или другое при мне или нельзя.

Учатся оба с поразительным упорством. Шрифт, как французский, так и очень трудный готический, немецкий, одолели очень быстро. Поначалу они просили меня, чтобы я не «мучила» их, не добивалась правильного произношения.

– Нам ведь не на балы ходить, – доказывал Степа, – нам иностранный шрифт набирать надо. Вот вы говорите: «боку», это значит: «много» или «очень». А мы будем набирать не так, как это выговаривается, а так, как пишется: не «боку», а «беаюкоюп».

– Или еще: вы говорите: «прэнтан» (весна) и «рандеву» (свидание). А мы будем набирать так, как эти слова пишутся: «принтэмпс» и «рендец-воус», – добавляет Шнир.

Мне нелегко было убедить их, что по такому методу изучить иностранный язык нельзя. Но потом они все-таки сдались. Как объяснил Шнир: подумали, подумали – и поняли, что я права.

Теперь они усиленно стараются овладеть не только тем, как слова набираются, но и тем, что они означают.