Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)

Я очень люблю слушать рассказы Веры Матвеевны о ее детстве. В особенности о том, как она училась. Она не родилась слепой – у нее только было очень слабое зрение: она была, как она теперь называет, «подслеповатая». И зрение это явственно ухудшалось. Может быть, если бы ее показали врачу, она и не ослепла бы, кто знает? Но… врач! Он так же не мог появиться в халупе ее родителей над Днепром, как не могла прийти туда в гости, например, звезда с неба.

Сколько она себя помнит, Вера Матвеевна знала, что она скоро ослепнет. И она изо всех сил торопилась учиться.

– Я всегда знала: скоро мне – в темноту. Значит, надо набрать всякого хорошего, чтобы оно со мной осталось навсегда. В школу я, конечно, попасть не могла, но все-таки мне очень повезло: знакомая учительница увидела, как я хочу учиться, как стараюсь осилить грамоту… Дай Бог ей здоровья, той золотой женщине, – она со мной весь гимназический курс прошла! Когда меня при округе экзаменовали – за все семь классов сразу! – я уже мало что видела, но все сдала наизусть…

Так рассказывает мне Вера Матвеевна, пока мы ходим по квартирам тех, кого надо пригласить на наш «вечер».

– А о чем доклад? – спрашивают почти все.

– О деле Дрейфуса, – отвечает Вера Матвеевна.

– Придем! Обязательно придем! Поблагодари, Сашенька, маму, что позвала нас… А кто докладчик?

– Один журналист. Недавно из Парижа приехал…

Нам дают деньги охотно и, как говорит Вера Матвеевна, «очень прилично». И мы уходим дальше.

– Ты не думай, – поучает меня Вера Матвеевна на улице, – не воображай, будто все люди так болеют за Дрейфуса и дрожат-ненавидят его врагов. Мы ведь ходим только по знакомым. А приди мы, например, к генералу Дроздову или к жандармскому ротмистру Ланскому, нас бы прогнали да еще собак на нас спустили. А может, и арестовали бы. Вот как, доню моя!

Когда жена доктора Вилеишиса, поблагодарив за приглашение, дает Вере Матвеевне целых три рубля, Вера Матвеевна сияет и, выйдя со мной на улицу, говорит мне:

– Видишь, как честные люди хотят узнать правду? Видишь?

Я и сама все с большим интересом жду доклада Александра Степановича. Ведь я о деле Дрейфуса знаю очень мало, почти ничего…

Наше с Верой Матвеевной хождение едва не оканчивается бедой. Хотя я, как наказывала мне мама, осторожно веду Веру Матвеевну под руку, но она все время рвется вперед, как норовистый конь. Сходя с одной очень крутой лестницы, Вера Матвеевна оступается и падает. К счастью, падает невысоко: с двух-трех ступенек. Несколько секунд, пока она лежит неподвижно, с закрытыми глазами и сжав челюсти от боли, я стою над ней в полном отчаянии. Какая-то женщина, спускавшаяся по лестнице вслед за нами, помогает мне приподнять Веру Матвеевну и посадить ее на ступеньку лестницы. Эта же добрая душа приносит из своей квартиры тазик с холодной водой и чистые тряпочки.

У Веры Матвеевны рассечен лоб: падая, она, видимо, ушиблась о край верхней ступеньки лестницы. Ласково приговаривая по-польски, незнакомая женщина терпеливо и внимательно прикладывает к разбитому месту холодные компрессы.

– Это ты сопишь, Сашенька? – спрашивает вдруг Вера Матвеевна.

– Я… – отвечаю я, давясь слезами.

– Пожалуйста, не плачь. Очень прошу тебя! О чем плакать? Слепой упал. Что тут особенного? Я очень часто падаю.

– Это я виновата, – казнюсь я. – Недоглядела…

– Не говори глупостей! Ты все время держала меня под руку. И ведь ничего не случилось особенного: ну, я разбила лоб, подумаешь!

– Ох… – вздыхает женщина, прикладывая к ранке свежую тряпочку. – Ваше счастье, пани, что вы слепая: вы не видели, как вы упали и как вы лежали! Я подумала, что вы убились насмерть. Ваше счастье, что вы слепая…

– Ну конечно, я счастливая, – через силу улыбается Вера Матвеевна. – Но все-таки, пани, я хоть и не видела, как упала, но кости мои это почувствовали…

Мы помогаем Вере Матвеевне встать.

– Ступайте, пани, ступайте до дому и ложитесь в постель! – прощается с ней наша случайная знакомая.

Мы выходим на улицу.

– Сейчас я позову извозчика и отвезу вас домой, – соображаю я. – Или, хотите, поедем к нам?

– Никуда я не поеду. Мы пойдем с тобой в аптеку, там мне заклеют лоб пластырем, и мы пойдем по остальным адресам нашего списка.

– Там всего два адреса осталось. Успеем завтра утром…

– Нет, после аптеки обойдем всех, кто остался. Непременно сегодня!

В аптеке Вере Матвеевне смазали ранку йодом, заклеили пластырем и сказали:

– Ваше счастье – только ссадина. Чуть пониже – и остались бы вы без глаза!

На это Вера Матвеевна сказала беззаботно:

– А на кой он мне, тот глаз? Он же все равно не видит…

Уже выйдя со мной из аптеки на улицу, она говорит:

– Обрати внимание: сколько людей сегодня сказало мне, что я счастливая!

Мы обошли все оставшиеся адреса. Их оказалось не два, а четыре.

Я не соврала, когда сказала «два», – последние адреса были написаны на обороте списка.

Когда мы наконец возвращаемся домой – уже в сумерки, – Вера Матвеевна ступает тяжело, с утомлением. Теперь она все время шепчет про себя:

– Луку зеленого на рубль. Чтоб на всех. Еще – редиски. Непременно. Мясо. Белых булок…