Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна

Так оно и происходит. Антон кончает свое дело, с усилием встает с колен. Аня протягивает ему свой пакетик с нарядной тесемкой. Не говоря ни слова, даже не взглянув на девочек, Антон берет пакетик рукой, черной от сажи, сует его за пазуху и уходит.

Люда и Аня смотрят ему вслед и посылают воздушные поцелуи его удаляющейся спине.

– Дуся! – говорит Аня с чувством.

– Да! Ужасный дуся! – вторит Люда.

Я смотрю на них во все глаза… О ком они говорят? Кто «дуся»?

Тут обе девочки – Люда и Аня – начинают шептаться. Поскольку они при этом то и дело взглядывают на меня, я понимаю, что речь у них идет обо мне.

– Послушай… – подходит ко мне Люда. – Ты – Шура, да? Я знаю, мне о тебе Нинка Попова говорила.

– У нас к тебе просьба! – перебивает ее Аня. – Понимаешь, мы пансионерки, мы живем здесь, в институте, всегда. И у нас очень мало окурков!

– Ужасно мало! – поясняет Люда. – Откуда здесь быть окуркам? Учителей – таких, чтобы они были мужчины, курили папиросы, – ведь немного. В классах они не курят, в коридоре – тоже, только в учительской, а в учительскую нам ходить запрещено! Вот ты живешь дома – собирай для нас окурки, а?

– Какие окурки? – спрашиваю я, совершенно обалдев.

– Ну, обыкновенные. Окурки. Окурки папирос. Понимаешь?

Я еще больше удивляюсь.

– Вы курите? – спрашиваю.

Обе девочки хохочут. Я, видно, сморозила глупость.

– Нет, мы с Людой не курим, – снисходительно улыбается Аня. – Мы для Антона окурки собираем.

– Потому что мы его обожаем! – торжественно заявляет Люда. – Он – дуся, дивный, правда?

Я молчу. Антон не кажется мне ни «дусей», ни «дивным».

Просто довольно нечистоплотного вида старик со смешной лысиной.

– И еще мы хотели просить тебя… – вспоминает Аня. – Кто живет дома, у того всегда много цветных тесемок от конфетных коробок. А у нас здесь, в институте, откуда возьмешь тесемки? Мы сегодня перевязали окурки для Антона, – видела, какой красивенький пакетик получился? И, представь, последняя ленточка! Больше у нас ни одной нет.

– Приноси нам, Шура, окурки и конфетные тесемочки!

– И, смотри, никому ни слова! То есть девочкам – ничего, можно. А «синявкам» ни-ни!

Я не успеваю ответить, потому что в класс вливается большая группа девочек. Среди них – Меля, Лида и другие мои подружки. Обе мои новые знакомки – Люда и Аня из первого отделения – говорят мне с многозначительным подчеркиванием:

– Так мы будем ждать. Да? Принесешь?

И убегают.

– Это что же ты им принести должна? – строго допытывается у меня Меля.

– Да так… Глупости… – мямлю я.

– Ох, знаю! – И Меля всплескивает руками. – Они ведь Антона, истопника, обожают! Наверно, пристали к тебе, чтобы ты из дома окурки носила?.. А, кстати, – вдруг соображает Меля. – Надо и вам кого-нибудь обожать! Кого вы, пичюжьки, обожать будете?

– Я – никого! – спокойно отзывается Лида. – Моя мама училась в Петербурге, в Смольном институте, она мне про это обожание рассказывала… Глупости все!

Ну хорошо, Лида знает про это от своей мамы и знает, что это глупости. Но мы – Варя Забелина, Маня Фейгель, Катя Кандаурова и я – не знаем, что это за обожание и почему это глупость. И мы смотрим на Мелю вопросительно: мы ждем, что она нам объяснит.

В эту минуту в класс вбегает Оля Владимирова. У нее такая коса, как ни у кого в I классе, – не только в нашем, втором отделении, но и в первом. Если бы у меня была такая коса, ох, я бы все время только и делала, что поводила головой то вправо, то влево… а коса бы, как змея, шевелилась по спине то туда, то сюда! Оля Владимирова нисколько не гордится своей косой, разговаривает со всеми приветливо, лицо у нее милое – вообще хорошая девочка. Сейчас она вбежала в класс, поспешно выложила все из сумки в ящик своей парты и почти бегом направляется обратно к двери в коридор.

– Владимирова! – окликает ее Меля. – Ты – обожать, да?

– Да! – отвечает Оля, стоя уже в дверях класса.

– А кого? – продолжает допытываться Меля.

– Хныкину, пятиклассницу. Ох, медамочки, какая она дуся! – восторженно объясняет Оля. – Ее Лялей звать – ну, и вправду такая лялечка, такая прелесть! А Катя Мышкина обожает ее подругу, Талю Фрей, – мы с Мышкиной за ними ходим… – И Оля убегает в коридор.

– Пойдем, пичюжьки! – зовет нас Меля. – Надо вам посмотреть, как это делается.

Мы выходим в коридор, идем до того места, где он поворачивает направо – около директорского стола, – и Меля, у которой, по обыкновению, рот набит едой, показывает нам, мыча нечленораздельно:

– О-о-и…

Мы понимаем – это означает: «Вот они!» Идут по коридору под руку две девочки: одна розовая, как земляничное мороженое, другая – матово-смуглая.

– Хныкина и Фрей! – объясняет нам Меля, прожевав кусок. – А за ними – наши дурынды…

В самом деле, за Хныкиной и Фрей идут, тоже под ручку, Оля Владимирова и Катя Мышкина. Они идут шаг в шаг, неотступно, за своими обожаемыми, не сводя восторженных глаз с их затылков.

– Это они так каждый день ходят? – удивляется Варя Забелина.