Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна

– Вот вы… черненькая… во втором ряду…

Или:

– Вы, с краю скамейки… в очках… скажите…

Это продолжалось минут десять. После этого директор задал нам урок к следующему разу, но не объяснил нам того, что задает, а только показал пальцем в учебнике:

– Вот отсюда… И досюда… К следующему уроку выучите.

И ушел, не дожидаясь звонка, который раздался несколько минут спустя.

На перемене мы с подругами молчали. Впечатлениями не делились. Да и какие были у нас впечатления от этого коротюсенького урока! Только Варя, которая немного конфузится своего роста (она выше всех в классе!), сказала со вздохом: – А меня он будет называть так: «Вот вы, дылда…» или: «Вы там, коломенская верста, к доске!»

Мы с облегчением засмеялись. С облегчением – оттого, что смех перекрыл нехорошее впечатление от этого первого директорского урока.

Вечером дома я рассказываю о наших новых учителяхмужчинах. При этом присутствует Александр Степанович Ветлугин, пришедший к нам, по обыкновению, «на огонек».

– А знаете, – говорит он, – когда ваш институт еще только основали, учителей-мужчин совсем не было – это почиталось неприличным. Кроме священника, отца-законоучителя, преподавали только учительницы. Первого учителя-мужчину пригласили тогда, когда ученицы первого приема перешли в старший класс: было решено, что историю и литературу должен преподавать мужчина. И вот первый учитель-мужчина пришел на свой урок, рассказал ученицам о подвиге русского крестьянина Ивана Сусанина и предложил им тут же написать короткий пересказ этого своими словами. И что бы вы думали? Ученицы – они, кстати, все без исключения были тогда пансионерками – выполнили заданное, конечно, по-разному, одни хуже, другие лучше, но все как одна написали везде не «Иван Сусанин», а «Иван с усами». Вот как!

И откуда только Александр Степанович все знает? Даже про наш институт в древности – двадцать пять лет назад! – и про это он знает!

На следующий день мы узнаем очень печальную новость: Лида Карцева больше в нашем институте учиться не будет.

Еще летом она приезжала ко мне на дачу довольно часто. Потом стала приезжать все реже: заболела ее мама. Лида и за мамой ухаживала, и хозяйство вела – свободного времени у нее стало меньше. Отец увез больную маму за границу лечиться. А Лиду отправили к ее тете-писательнице на дачу около Петербурга, в местность под названием Мариоки, на Черной речке.

Лида написала мне оттуда несколько писем. В последнем письме Лида писала: