Дорога в декабре

«Ждут, когда нас затопчут, уродцы… Хотят прийти доклевать, падальщики…»

«Серьезные люди» уже без меня разобрались, что делать, — по крайней мере, один из них. Он сел за руль, тоже пытаясь выехать — убраться отсюда, пока дорога свободна.

— Молоток, загружай их в машину! — крикнул я.

Дождавшись, пока джип «серьезных людей» выкатит с парковки и встанет в исходную, освещая фарами дорогу, я раскрыл все три, кроме водительской, двери и стал собирать битых.

— Давайте сваливайте отсюда! — то ли просил, то ли приказывал я, поднимая здоровых, но обмякших мужиков, подтаскивал их к машине, запихивал в салон.

Оставались еще двое. Этот веселый, карликового роста малый терпеливо дожидался, когда они поднимутся, чтобы снова их уронить, и никого не подпускал к своим жертвам.

— Угомони своего друга, дай им уехать, — кинулся я к высокому москвичу, красному, суетливому.

— Давить их надо, тварей! — орал он. — На кого подняли! Давить!

— Давай, короче, уводи его, заколебали! — заорал и я, неожиданно грубо подталкивая его, и это подействовало.

Раскинув ручищи, будто для объятия, высокий на несколько мгновений отгородил своего маленького друга, и этого времени нам с Молотком хватило. Мы впихнули в машину оставшихся двоих. По лицу одного из них, откуда-то из-под волос, текла кровь. Джип «серьезных людей» сорвался с места.

Московский бронированный черный зверь снова вернулся к зданию клуба, неспешно припарковался и утих.

— Надо догнать их! Давить! — снова дурью заорал высокий москвич, но мелкий махнул рукой и вернулся, чуть ли не подпрыгивая на ступеньках, в клуб.

Появился Лев Борисыч — сначала быстро осмотревшаяся голова из двери, потом все остальное.

— Что случилось? Случилось что-то? — спросил он негромко, суетясь глазами, словно выискивая, не упало ли что-нибудь ценное где-нибудь неподалеку.

— Все хорошо, Лев Борисыч, — ответил я, улыбаясь. — Небольшие эксцессы… Все хорошо.

— Ничего не разбили? Никто не пострадал?

— Ничего не разбили, все живы-здоровы, Лев Борисыч.

И он ушел, оглядываясь по сторонам, но ничего не находя.

— Захарище, ё, ты молодец! — похохатывая, признался Сема. — А? Нас бы замесил этот гребаный самурай. Как ты догадался, что их надо развозить?

— Я в глаза ему посмотрел и сразу догадался, — отвечал я, тоже улыбаясь.

Минуты три мы смеялись, пересказывая друг другу, как все было.

Это хорошее ощущение, когда кажется, что — миновало, самое дурное уже миновало. Осталось немного: встретить утро, оно уже близко.

К нам в фойе вышла девушка в замечательно идущем ей платье. Большое, чистое лицо, безусловно красивое. Высокие каблуки, спокойные руки, манеры. Взрослая только, лет тридцати трех. Но разве это недостаток.

— Что у вас тут случилось? — спросила она, глядя только на меня.

Я ее, признаться, заметил, когда она только пришла в клуб — одна. И потом, когда она, опять в одиночестве, сидела на высокой табуретке возле барной стойки, потягивая коктейль, я тоже ее видел. Подумал тогда: «Очень красивая, поэтому к ней никто сразу не подходит. Не верят, что одна пришла… Да и как эти придурковатые малолетки к ней подойдут…»

Молоток сразу все понял — ни на что у него нет чутья, а на такие моменты есть.

— Пойду посмотрю, как там в зале… — негромко сказал он и ушел. Мне это не нужно, но разве Молоток поверит.

— Подрались тут, дурни одни… — ответил я, спокойно глядя ей в лицо.

Никакой я не психолог, не коллекционер тонких рук, тебе раскрытых, ни тел податливых — но я обо всем догадался по тому, как она смотрела на меня.

Она смотрела не отрывая глаз — и прямо в глаза, с ясной улыбкой на подрагивающих иногда губах.

— Ты почему все время в берете? — спросила она.

Так и думал, что ей все равно, какая тут драка была, кого и с кем. Надо было что-то спросить, вот она и спросила — и забыла сразу же о своем вопросе.

— В берете? — переспросил я и достал сигарету — вовсе не от волнения, а просто потому, что давно не курил.

Пока доставал, подумал, что она наверняка должна заметить обручальное кольцо у меня на безымянном.

Но кольцо ее оставило равнодушной, она все так же улыбалась, разглядывая меня, иногда немного склоняя голову набок.

Такие, взрослые, девушки умеют держать паузу, слушать паузу и вообще не спешить никуда. С ними не обязательно поддерживать разговор, можно смотреть друг на друга, словно играя в простую игру: ну, какая ты? ты красивая, да? и смотришь на меня? а зачем?

И она тебе отвечает на все эти вопросы, ничего не говоря.

Ответы ее тоже в форме вопросов: а ты сам не понимаешь? — так отвечает она молча. — Ты ведь все понял уже, понял ведь?

Понял, да.

— В берете, потому что у меня нет волос на голове, и если так сидеть весь вечер, без берета, то это очень привлекает и даже иногда веселит посетителей.

Я снял берет, обнажив свою наголо бритую голову. Это был очень открытый жест, почти интимный: вот, смотри, ты же просила. Если бы она сняла туфельку и положила мне ножку на колено: «…и ты смотри, как у меня накрашены пальчики на ногах…» — это было бы почти то же самое.