Дорога в два конца

Набрякшее веко дрогнуло, лейтенант Лысенков зверино-чутко прислушался к шумам за стеной клуни, скользнул взглядом на Андрея Казанцева, резавшего арбуз и хлеб на плащ-палатке, угольные хлопья тьмы по углам клуни, снова провалился в одуряющую дрему. Перед мысленным взором непрошено в яви, в зримо-телесной ощутимости, вставали последние недели с тяжелыми боями и короткими промежутками между ними, со смертями и без смертей, с едой накоротке и без еды целыми сутками. Все вместе это и давило многодневной усталостью. Она, как пыль одежду, пропитала все тело, въелась в каждую клеточку, поселилась там, кажется, навечно. Последнюю неделю не знали отдыха совсем. Репьем вцепились немцам в хвост, не отпускали. В безлюдных полях осыпались хлеба, из бурьянов блестели плешины арбузов и желтели дыни, в садах с дробным стуком осыпались на землю перезревшие яблоки и груши.

Танковая армия на марше напоминала огромную реку в несколько рукавов. Чтобы задержать движение этой реки, немцы забрасывали колодцы падалью, угоняли людей, жгли жилье. Черные холсты дыма, набухая опухолью изнутри, не покидали горизонт.

Скрипнули плетеные воротца клуни, спину окатило холодной сыростью, загудели голоса.

— Вставай, лейтенант, приехали! Дома небось побывал? — Казанцев поиграл финкой. Холодно-хищно блеснула сталь в слабом свете. — Черт-те куда запропал тренчик. — Налитые чернотой глаза Андрея увлажнились, преувеличенно шумно завозился на соломе, ища вокруг себя.

Лейтенант хватил ноздрями мякинный дух клуни, лапнул глазами по брезенту. В морщинах его собрались ручейки арбузного сока, стекали во вмятины лужицами. Завалился на бок, достал из-под себя планшет.

— Мост не надумали как брать? — Лицо после сна мятое, злое, в грязных мазках теней.

— Ты у нас начальник, лейтенант. — Мокрая синяя сталь финки снова вспыхнула в свете фонаря.

Язык Лысенкова наломился на ядреное словцо, сдержался. Проклятый мост. Из-за него и затеяна вся разведка. План захвата, конечно, был обмозгован вместе с Турецким и комбригом. Но сколько раз уже на войне готовые решения менялись в последнюю минуту. Все зависит от обстановки, какая складывается в нужный момент. Так будет оно и на этот раз. Как сложится обстановка к моменту появления их у моста, по ней и придется действовать. Эту солдатскую истину знали все, опрашивали больше для проформы. До реки оставалось километров двадцать. Подойти к ней рассчитывали на рассвете, в тумане. Там все и будет решаться в последнюю минуту. Пока везло. Пока в эту самую последнюю минуту приходили самые удачливые и выручающие решения. На нее, на эту последнюю минуту, надеялся Лысенков и сейчас. И вообще одно дело сказать «Есть!» командиру бригады, а другое — выполнить задачу. На войне, пожалуй, нет совсем задач, которые не связаны были бы с риском, потому Лысенков и злился, нервничал накануне этих решающих минут.

— Часовых меняли?.. Сменить, пускай поедят.

Взял ломоть арбуза, врезался в холодную мякоть зубами. По подбородку потекли ручейки сока. Не отрываясь от еды, держа обеими руками ломоть, вытерся рукавом.

— Там во фляжке есть, лейтенант, — напомнил Казанцев, жадно, по-детски трудясь над арбузом. Не дождался ответа, кинул через плечо. — Семка, ну-к мигом. Ты у нас самый шустрый.

— Не нужно, — буркнул лейтенант. — После моста.

— Тебе, Казанцев, война на пользу. Смелее становишься, — сказал Шляхов. Он, как и Казанцев, ел жадно, приморенно.

Вошел хозяин клуни, косоротый мужик с навечно заплывшим глазом. Немцы подвешивали его вниз головой и били по животу дубовой плахой. Стали ломать его четырнадцатилетнюю дочку. Поначалу, развлекаясь, гонялись за ней по двору. Потом потащили вот в эту клуню. Он не выдержал. Его тут же на перерубе, на ее глазах, и подвесили за ноги. Кричала… Потом все провалилось. Старуха помешалась, а он заикаться стал и рот набок повело. Дочка сейчас живет при нем. Он ее очень жалеет и отговаривает почему-то выходить замуж. Все это крестьянин рассказал вечером, между двумя присестами в хлопотах. Сейчас он принес кошелку яблок и груш.

— И-и-и… бер-рите. — Щека и рот запрыгали в неистовом тике, поехали к уху. — Про-про-п-падают. На д-до-рогу возьмите. Е-ехать по следам, по следам.

— Лейтенант, радист кличет. — В клуню просунулась голова часового. Подмигнул на пиршество: — Подавай, Семка. — Принял в пролом в стене ломоть арбуза и хлеб, исчез.

Лейтенант вернулся скоро.

— Кончай! — чертыхнулся, поднял с брезента ремень и планшет. Из штаба требовали движения, про мост спрашивали. Какого им еще движения?! Пожрать на часок остановились.