Дорога в горы

— Командир? Какой командир? У нас анархия! — горько ответил Подгорный. — Сколько раз говорил: давайте назначим или выберем командира. Так нет, на смех поднимают… Гуси, когда летят, и то вожака имеют. А мы — всякий сам по себе.

— А дед разве не командир? — вмешался солдат с басовитым голосом. — Все время идет впереди.

— Что за дед? — поинтересовался лейтенант.

— Генерал настоящий!

— Дед, а дед! На линию огня!

Среди лежащих поднялась невысокая фигура:

— Чего там еще?

— Лейтенант вызывает! — подзадорил кто-то.

Старик, ворча, подошел к костру, и тут Наталка, молча прислушивавшаяся к разговору, вскочила и бросилась к нему:

— Родненький ты мой!

Дед прижал ее голову к груди:

— Добре, добре, перепелка моя… Теперь нам одна дорога…

В этой же группе оказался и солдат Крупенков, служивший ранее во взводе Головени. Низенький, тощий, молчаливый, он и сейчас старался держаться в стороне, подальше от костра, хотя лейтенант успел заметить его. Это не удивило офицера: с Крупенковым у них в прошлом были довольно неприятные отношения, которые ни тот, ни другой не могли забыть.

Еще на Украине, во время ожесточенных боев с фашистами, лейтенант Головеня неоднократно выдвигался со взводом на передний край для стрельбы прямой наводкой. Так было и в районе села Крапивенки. Выкатив орудия, артиллеристы подбили два танка, но враг не унимался. Группа немецких автоматчиков, выскочив из-за леска, ринулась на артиллеристов, стремясь захватить орудия. О помощи своих нечего было и думать, бой развернулся по всей позиции, которую держало подразделение. Артиллеристы встретили врага ружейным огнем. Завязалась упорная борьба. Сержант Жуков со своим расчетом пошел врукопашную. Ни один фашист не достиг окопа, где с пулеметом засели Донцов и Пруидзе. И только Крупенков не принимал в этой схватке никакого участия. Забившись в траншею, он дрожал всем телом, пока не кончилось все. Да вдобавок еще и затвор от винтовки потерял, остался безоружным. Этого нельзя было простить, и Крупенкова судили, отправили в штрафную роту, откуда он в свою часть почему-то не вернулся.

И вот сегодня, неожиданно встретившись с бывшим командиром, солдат то ли не хотел, то ли не решался подойти к лейтенанту…

И Головеня решил пока не разговаривать с ним.

Глава двадцатая

Поднявшись на рассвете, лейтенант взял палку и, опираясь на нее, медленно пошел по поляне. Нога еще болела, но двигаться было можно. Проковыляв мимо кустарника к речке, Головеня увидел деда. Старик сидел на камне и задумчиво смотрел в воду. «Видно, давно проснулся, а может, и совсем не спал», — подумал лейтенант.

— Здравия желаю, папаша! — окликнул он деда.

— Доброго здоровья, сынок.

— Не спится?

— Какой там сон…

Лейтенант присел рядом. Они заговорили о том о сем, но вскоре свели разговор к главному, что вот уже второй год волновало всех советских людей.

— Как же так, — рассуждал дед, — немец в наш дом, а мы из дому? Неужели у него, проклятого, силов больше? Нет, сынок, этого быть не может. Оно и раньше войны бывали, много всяких супроть России шло, но чтобы так далеко забирались — ни-ни! А этот прет, как скаженный! И никакого ему удержу нема!

— Да, Матвей Митрич, кое в чем правы, — начал лейтенант, — но дело тут не только в силах. Силы у нас, конечно, есть, однако не следует забывать о том, как фашисты напали на нас. По-разбойничьи, внезапно… Вот и приходится пока отступать. На войне всякое бывает. Сначала отступаем, а придет время — наступать будем… Кутузов тоже отступал…

— Э, постой, постой! — перебил дед. — Кутузов — особь статья! Кутузов Москву сдал, это верно. Но как сдал? С умом! А мы? Какие хлеба стоят нынче, а кому от них прок? Не нам. Или скотину взять: думали-гадали, пока собрали гурты, а немец тут как тут! На дороге перехватил. Так отчего ж, спрашивается, заранее было не угнать? Почему добро наше врагу достается? Все, скажу тебе, можно было: и скот, и хлеб — туда, в Сибирь! Сибирь — она вон какая: конца-краю не видно.

— Есть, отец, есть. Все это правильно, но… внезапность.

— Незапность, незапность! — рассердился дед. — Только и остается, что на нее все наши беды валить! А я по-другому думаю: бить его надо, фашиста, чтобы подняться не мог! Вот тогда и не будем мы по лесам прятаться на своей-то земле!

Лейтенант не стал спорить: не о чем. Заговорил о другом:

— Я, Матвей Митрич, насчет хлеба хотел спросить. Можно его достать?

Дед все еще сердито пыхнул дымком из трубки:

— Хлеба? А за какие такие заслуги нас хлебом кормить?

Головеня не обиделся на этот укор, ответил спокойно и твердо:

— Перевал будем держать!

Митрич даже подскочил от этих слов, схватил его за руку:

— Голубчик ты мой, сынок! Да тут, я тебе скажу, один солдат целую роту сдержать может! Только патроны ему давай. Такие места скоро пойдут, что — ни в сторону тебе, ни в бок свернуть.

— Где же эти места?

— И вовсе недалеко. Ежели б на конях, совсем близко. Орлиные скалы называются… А насчет хлеба, так это вполне можно: тут, у самого подножия, станица богатая, так и называется — Подгорная. Фашист туда не пойдет, а нам — чего проще? Там у меня и родня проживает.