Читаем Дорога в Китеж полностью

В ведомстве, которое Виктор Аполлонович по праву считал вторым домом, его примерно так и встретили – как полномочного комиссара новой, еще не вполне понятной, но грозной власти. Даже во времена, когда Воронин состоял помощником Лориса, чины министерства внутренних дел и полицейского департамента не выказывали такой почтительности.

Директор Плеве произвел хорошее впечатление своей твердостью и чувством достоинства.

– Если страна пойдет курсом, заявленным в Манифесте, моя работа сильно упростится, поэтому заверьте уважаемого Константина Петровича, что я его полный сторонник, – в первую же минуту заявил новый руководитель государственной полиции. – И говорю я это не для того, чтобы понравиться. У вас будет время убедиться, что я служу не лицам, а делу.

Сразу было видно умного человека – нашел те самые слова, которые Воронину не могли не понравиться.

– Долго я вам докучать не буду, – сказал действительный статский советник. – Лишь доведу до конца одно дело.

Ему выделили прежний кабинет, где Виктор Аполлонович расположился с сыном Костей, которому было полезно поучаствовать в живой работе перед будущей службой в Департаменте.

Вызвали старшего филера Водянова – всё это время, целый месяц, он должен был продолжать поиски таинственного Толстяка.

Трофиму Игнатовичу было что рассказать.

Кудесник сыска две недели шерстил столичных извозчиков и нашел-таки ваньку, который двадцать восьмого февраля возил в закладбищенскую слободу главаря террористов. Тот сел в сани на углу Английского проспекта и Офицерской, а по возвращении сошел на Витебской, то есть неподалеку от места посадки. Резонно было предположить, что где-то там он и проживает.

Еще несколько дней Водяной обходил дворников по всей Коломне и установил адрес, а также определил личность.

– На месте он или сбежал? – вскинулся Воронин.

– На месте.

– Почему не взяли?

– Зачем это? – снисходительно поглядел на дилетанта Водянов. – Ну взяли бы мы его, а он, как все они, молчок. Публика сами знаете какая. Кремни. Нет, сначала надо было, чтоб он нас за собой поводил, всю свою паутину обнаружил.

– И что же? Нашли еще кого-нибудь? Тех двоих, что связаны с цареубийцей, мужа и жену Ивановых?

Агент вздохнул.

– С этим вышла оказия. На явку-то Толстяк моих людей вывел. К даче одной, в Парголово. Установили скрытное наблюдение. Присылают мне донесение: как де быть? Иванова присутствует, а ее сообщника вроде нету. Брать или ждать, чтоб Толстяк вывел и на него? Я решил, что спокойней арестовать. Наутро взял команду, поехали. Как положено, заняли позицию, ждем момента. Динамитчицу ведь дома брать опасно. Лучше, когда выйдет куда-нибудь, а то сама подорвется и людей погубит, такое бывало. Тем более там подобраться трудно было. Место голое.

– Ну? – нетерпеливо спросил Воронин. – Вы говорите «вышла оказия»?

– Да, – закручинился филер. – Унюхала она что-то. Не успели взять. Подорвалась. Вчистую, на мелкие куски. Не из чего личность устанавливать. Там еще одна интересная штука поманила было, да… – Он досадливо крякнул. – Когда фигурантка устроила фейерверк, там мимо шел некий человек. Помер он при взрыве, от контузии что ли, или с перепугу, ляд его знает. В кармане у него конверт с адресом, с именем. «Графу Евгению Николаевичу Воронцову».

– Что? – ахнул Вика, вспомнив рассказ жены. – Это был Воронцов?

Водяной кивнул.

– Вот и я было так же обрадовался. Эге, думаю, а не на интересную дачу ли он направлялся? Вот будет штука, если председатель судейского съезда с цареубийцами связан! Интересный поворот!.. – Сокрушенно покачал головой. – Несколько дней рыли, труп держали в морге. Ничего. Черт ведает, что Воронцов в Парголове делал. Похоже, оказался там случайно. Сердце больное, вот и окочурился. Только время зря потратили. Правда, Воронцов знался с Толстяком, но это ничего не дает. Толстяк с половиной города знакомствовал.

– Да? – встряхнулся Воронин. – Кто же он?

– Знаменитый журналист. Двойную жизнь вел, сволочь. Прикидывался, что за нас, а сам двурушничал. Фамилия его Питовранов-Оборотень, слышали наверно. Что с вами, сударь? – испуганно повернулся он к Воронину-младшему.

Костя, во время разговора сидевший тихо и делавший записи, вскочил, загремев стулом. У Вики потемнело в глазах.

– Не может быть!

– Установлено железно. Питовранов и с предателем Клеточниковым, который арестованный, знакомство водил, – назвал филер фамилию полицейского чиновника, уличенного в связях с террористами.

Виктор Аполлонович подпер голову руками. Ах жизнь, жизнь, что же ты творишь? Вчера отняла одного друга, сегодня второго. Первый умер, второй хуже, чем умер – оказался нелюдью. В самом деле оборотень.

Ах, ну конечно! Задним числом стало ясно, почему Мишель два года назад столь внезапно перекрасился, переменил свои взгляды. Связался с террористами, ушел в конспирацию. Естественная деградация оппозиционера…

– Где Питовранов? – хмуро спросил Вика. – Взяли?

Перейти на страницу:

Все книги серии История Российского государства в романах и повестях

Убить змееныша
Убить змееныша

«Русские не римляне, им хлеба и зрелищ много не нужно. Зато нужна великая цель, и мы ее дадим. А где цель, там и цепь… Если же всякий начнет печься о собственном счастье, то, что от России останется?» Пьеса «Убить Змееныша» закрывает тему XVII века в проекте Бориса Акунина «История Российского государства» и заставляет задуматься о развилках российской истории, о том, что все и всегда могло получиться иначе. Пьеса стала частью нового спектакля-триптиха РАМТ «Последние дни» в постановке Алексея Бородина, где сходятся не только герои, но и авторы, разминувшиеся в веках: Александр Пушкин рассказывает историю «Медного всадника» и сам попадает в поле зрения Михаила Булгакова. А из XXI столетия Борис Акунин наблюдает за юным царевичем Петром: «…И ничего не будет. Ничего, о чем мечтали… Ни флота. Ни побед. Ни окна в Европу. Ни правильной столицы на морском берегу. Ни империи. Не быть России великой…»

Борис Акунин

Драматургия / Стихи и поэзия

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза