Читаем Дорога в Китеж полностью

У Ларцева на лбу прорезалась складка. Он оказался в непривычной ситуации – не знал, что делать. Не поехать было нельзя – рухнет главное дело жизни. Поехать же значило бросить Питовранова в беде, без помощи. Должно быть, что-то в этом роде Мишель имел в виду, когда, захмелев, разглагольствовал про невозможный выбор.

Колебание, впрочем, длилось секунды две.

– На семичасовой мы успеем. У меня всегда наготове дрожки. Пойдем в сторожку. Мне нужно оставить инструкции десятнику и перемолвиться парой слов с Мишелем. Идем-идем. Хоть поздороваешься с ним. Вы давно не виделись?

– Давненько.

Высадившись на станции с арестной командой, действительный статский советник заглянул в отделение железнодорожной жандармерии. Попросил у начальника карту местности, составили с Водяновым план действий.

Выдвинулись на опушку леска.

Увидев, что Ларцев на причале один, Вика забеспокоился: что если он ошибся и Питовранова здесь нет?

Но старший филер, вооруженный мощным биноклем, промурлыкал:

– Здесь он, голуба. В избушке на курьих ножках. На крыльце городские штиблеты слоновьего размера. Идем, берем?

– Ларцев его не отдаст.

Водяной замигал своими прозрачными глазами.

– Да что он сделает, один, безоружный?

– Уж что-нибудь да сделает. К тому же у него всегда при себе оружие.

– Обижаете, ваше превосходительство! Нас шесть человек.

– А у Ларцева в револьвере шесть патронов. И стрелять мимо цели он не умеет. Помолчите-ка.

Виктор Аполлонович задумался.

– Вот что. Я уведу Ларцева прочь. Выждите четверть часа и берите преступника. Встретимся на станции.

Он уже знал, какой наживкой выманит Адриана. Ради своего «Транссиба» полетит стрелой.

Питовранов уютно похрапывал на топчане. «А говорят, что с нечистой совестью плохо спится», – зло подумалось Виктору Аполлоновичу.

Он огляделся. Задержался взглядом на «винчестере», висевшем на стене.

– Хожу в лес поохотиться, – объяснил Адриан. – Тут на болоте куропатки. Эй, бездельник, хватит дрыхнуть!

Питовранов разлепил глаза, посмотрел на Воронина.

– Приснится же кошмар. Здорово, превосходительство.

– Я за Адрианом, – объяснил Вика. – Увожу его в Питер по срочному делу. Можешь ехать с нами, но, чур, наш разговор не подслушивать, он секретный.

Знал, что Питовранов в столицу не поедет.

– Ты вообще зачем здесь, Мишель? А, я догадался! Разнюхал где-то про завтрашнее заседание по «Транссибу» и решил взять у главной персоны «entretien exclusive» – так это, кажется, у вас, репортеров, называется?

– Нет, он по другому делу. По личному, – сказал Ларцев. – Захочет – после тебе расскажет. – И обратился к Мишелю: – Мне надо спасать магистраль. Вернусь послезавтра и всё сделаю. День отсрочки для твоего дела ведь нестрашно?

– Для моего дела ничего не страшно, – беспечно ответил Питовранов. – Счастливые часов не наблюдают.

– Тогда мы поехали. – Адриан пожал Мишелю руку, а Воронину сказал: – Я только на пристань, к десятнику, и всё.

Вышел.

Воронин тоже протянул руку.

– Ну, надеюсь, скоро увидимся и потолкуем.

Рука повисла в воздухе.

– Что ж, и не поцелуешь? – тихо спросил Питовранов, глядя в упор. – Иуда поцеловал. Ты ведь меня, Вика, арестовывать пришел? Тоже сделал выбор между личным и общественным?

Что ж, так выходило еще лучше.

Виктор Аполлонович убрал руку, но взгляда не отвел.

– Иуда – тот, кто прикидывался товарищем, а сам… – процедил он сквозь зубы и не договорил.

– Ну, тебе дальше жить, не мне, – пожал плечами Мишель. – Ты явился сюда самолично, чтоб увести Адриана? Это правильно. Я ничего ему не скажу. Уводи, я отсюда никуда не денусь. Хотя у тебя, поди, в кустах людишки попрятаны.

– Уйду, но сначала отдай оружие.

Действительный статский советник показал на оттопыренный карман Питовранова.

– Зачем? Чтобы питаться дрянью, которой кормят в твоих тюрьмах? Лучше уж я исполню смысл своей фамилии, буду питать вранов.

– Зачем тебе эта драма: стрелять в служивых людей или стреляться самому? – поморщился Воронин. – Ты никогда не любил театральности. И какая от этого будет польза для твоей поганой революции? То ли дело на суде эффектную речь произнести. Про народ, про тиранию. А долго кормиться тюремной едой тебе не придется. Ты – вождь цареубийц и отправишься на виселицу.

– Специалисту виднее, – не стал спорить Питовранов. – Речь на суде, говоришь? Ладно, я подумаю.

Он достал из кармана «кольт», с опаской на него посмотрел.

– По правде сказать, я никогда из этого агрегата не стрелял.

– Эй! Я готов! Вика, что ты застрял? – донесся снаружи голос Ларцева. – На поезд опоздаем!

– Скоро увидимся, – сказал Воронин.

Вдвоем с Ларцевым они шли мимо кустов, где затаились агенты. Воронин объяснял, что отставка Лориса означает не только смену правительства, но смену всей государственной жизни. Единственной инстанцией, принимающей большие решения, отныне будет государь император. Министры станут лишь исполнителями. Для ларцевского проекта это даже лучше, не придется продираться через толщу бюрократических препон. Теперь вообще откроется дорога всему дельному, разумному и полезному для России.

Перейти на страницу:

Все книги серии История Российского государства в романах и повестях

Убить змееныша
Убить змееныша

«Русские не римляне, им хлеба и зрелищ много не нужно. Зато нужна великая цель, и мы ее дадим. А где цель, там и цепь… Если же всякий начнет печься о собственном счастье, то, что от России останется?» Пьеса «Убить Змееныша» закрывает тему XVII века в проекте Бориса Акунина «История Российского государства» и заставляет задуматься о развилках российской истории, о том, что все и всегда могло получиться иначе. Пьеса стала частью нового спектакля-триптиха РАМТ «Последние дни» в постановке Алексея Бородина, где сходятся не только герои, но и авторы, разминувшиеся в веках: Александр Пушкин рассказывает историю «Медного всадника» и сам попадает в поле зрения Михаила Булгакова. А из XXI столетия Борис Акунин наблюдает за юным царевичем Петром: «…И ничего не будет. Ничего, о чем мечтали… Ни флота. Ни побед. Ни окна в Европу. Ни правильной столицы на морском берегу. Ни империи. Не быть России великой…»

Борис Акунин

Драматургия / Стихи и поэзия

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза