Дорога в небо

— Значит, свечи не задуют? — голос глухой, трепетный, словно пламя на сквозняке.

— Нет. Он жив.

Человек опустился на скамью, не понимая чужого зловещего тона.

Ранения были страшными, так что скорого восстановления никто не ждал. Аадъё прочили помешательство — после пережитого шока. Но напрасно Вальзаар втолковывал Мэйя Аведа, поневоле задержавшемуся в чужом кёкьё:

— Похожие случаи известны. Выжившие в большей или меньшей степени, но всегда теряли связь с реальностью.

— Не ради этого я старался! — стоял на своём упрямый Сэф и ничего не желал слушать.

Вальзаар отступил. Он собирался уехать в резиденцию, но передумал. Не знал, чувствует ли себя виноватым, но что-то держало его. Он подолгу дежурил в тёмной утробе чудовища, породившей его самого чуть более полутора веков назад, и всё пытался понять, что им движет. Оттого ли он здесь, что помертвевшее, скованное ужасом лицо Келефа он в первый миг там, в парке, спутал с лицом Нэрэи? И даже вспоминая об этом, начинал задыхаться.

Отгоняя дурные мысли, иногда дрожа в ознобе, Саели вжимался в стены или пол, безотчётно стараясь повернуть время вспять и, в конечном итоге, слиться с огромным существом в предначальной тьме и покое. Биение огромных сердец успокаивало, словно океан ласкал своё дитя, нахлынув и отступая, и возвращаясь вновь. Обещая размеренную вечность приливов и отливов.

Так когда-то и родилась явь. Тонкая плёнка порвалась в первозданном мраке, хлынула слизь. Что-то застывшее и негибкое, тяжёлое повалилось в неё с чавкающим звуком, затрепыхалось, захрипело: пыталось кричать и не могло…

Быстро густеющая дрянь залепила лицо, набилась в горло. Вальзаар бросился её отдирать, чтобы несчастный не задохнулся. Склизкое тело билось и вилось так, как ничто живое не способно, даже рискуя порвать мышцы. Холодная, словно лёд, мокрая рука нашла плечо Саели и вцепилась в него с сокрушительной силой. Бывший глава семьи зашипел от нестерпимой боли. «Убьёт!» — пронзило понимание.

Но хватка ослабла, раздалось невнятное бормотание — рождённый во второй раз, сородич быстро вспоминал, как говорить.

— Саели, Саели, Саели, — частое, тихое, чёткое, словно звук падающих капель. Неостановимое.

Минуту спустя — самую длинную минуту на свете — Келеф поник в беспамятстве. Пальцы разжались. Чем был пережитый ужас: искрой надежды или последним проблеском закатывающегося сознания? Ведь тело могло ожить без души.

При этой мысли Вальзаар почувствовал дурноту. Захотелось немедленно смыть слизь, застывавшую плёнкой. Он встал… попытался: его качнуло и бросило наземь. Кто-то пришёл? Или это только казалось? Голова налилась тяжестью, веки сомкнулись помимо воли, отвечая на милосердный приказ кого-то из аадъё. Воспоминания о кошмаре сначала подёрнулись дымкой, затем истёрлись.

Спать…

Отказаться Бейте-Чо из Трав не велели вежливость и осторожность. В то же время она не хотела привлекать внимание ненужными свиданиями. Так что она не почтила дворец уванга Сокода своим приездом и не пригласила Ин-Хуна к себе. Оба входили в число старших академиков, так почему бы им не встретиться в уютно обставленной овальной зале, посвящённой Аршапгустре Махабе — учёному из Осени, открывшему условия быстрого роста ценных камней?

Зала полнилась красным цветом: обивка, ковры, гардины. Сюда со всей Академии стаскивали устаревшую мебель: ковры и ширмы с вышедшим из моды рисунком, узкие кресла с высокими спинками, тусклые зеркала в громоздкой оправе, картины: всё больше портреты весенов, крайне великих при жизни, но как-то не очень — после смерти. В этом музее нравов, право, было на что посмотреть, но двое пришли сюда не развлечения ради.

Свечи зажигать не стали — света, сочившегося сквозь пыльные окна, вполне хватало, чтобы видеть друг друга и не натыкаться на мебель. Сонную тишину отмерял маятник в больших часах с затейливой росписью на стеклянной дверце: десять секунд — щелчок, десять секунд — щелчок.

— Прошу Вас, — произнесла жрица, поняв, что прислушивается. Поцокала устрашающим маникюром по крышке клавесина, пламенеющей райскими птицами среди цветов.

— Сей Ин-Хун из Сокода не думает, что Даэа оправдается, — прямо сказал весен.

Бейта-Чо великодушно взмахнула длинным рукавом:

— Без официоза. Что ж, её сместят. Кому-то из родственниц очень повезёт.

Держалась жрица прекрасно.

— Он слышал, однако, Главнокомандующая не одна будет отвечать за преступления. Завтра на суде назовут соучастников.

Ни тени волнения на морщинистом, набеленном и разрумяненом лице женщины из Трав. Впрочем, Ин-Хун ни секунды не верил, что полковник мог ошибиться.

— Хм, — Бейта-Чо поняла, что от неё ждут ответа.

— Эти люди потеряют всё, а то и навлекут позор на свой род, — добавил уванг Сокода. — Как полагаете, если бы им сейчас предложили сменить сторону и свидетельствовать против бывших подельников, они согласились бы?

Жрица усмехнулась:

— Вы сильно упрощаете. Разве же подельники не указали бы на них в ответ, а то и представили доказательства? Лучше не ворошить змеиное гнездо — люди очень не любят тонуть в одиночку.