Дорога в небо

— А ты — нет? Я-то изменил мнение едва не после первых слов Кэльгёме. Если, согласно приказу, выбрали его… Я начал сомневаться, что гибель птицы в воздухе — случайна. Во всяком случае, если я теперь и требую доказательств, так именно этого. В обратное поверю без них.

— А если людям того и нужно: настроить нас против Даэа?

Ю усмехнулся:

— Мы не угадаем, что нужно людям. Мы много говорим о них, но совсем их не знаем. Поэтому, не удивляйся, если Хётиё всё-таки запоют с голоса Сэф. В способность Мэйя Аведа проникнуть в людские планы я верю больше, чем в свою. А играть нами — мы не должны позволять.

— Хочешь, чтобы они ответили за Кэльгёме? Найти виноватого и вызвать на дуэль?

Юфльхейм невольно рассмеялся:

— Нет. Я ещё не знаю, чего я хочу. Знаю, чего не хочу: чтобы эта первая, робкая попытка сошла им с рук, и вдохновила на ещё большие подвиги. Как думаешь, не в этом ли тебя пытался убедить Мэйя Аведа? (Вальзаар смолчал.) Если так — ему не повезло. Дэсмэр посмеялась: он поспешил как говорить со мной, так и с тобой. Выслушаешь его, если он приедет снова?

— Если с Люуром — ещё как.

Ю вздохнул и огляделся:

— Тогда я попробую тебе сказать. Управление обществом через страх и разделение совершенно лишило человека власти над реальностью. Пока они — часть, не замечающая целое. Вот что может привести к большой беде. Их правители… Мэйя Аведа боится, что они готовы, образно выражаясь, спалить лес со всеми обитателями, чтобы погреться. Или, если хочешь, город — ради вдохновения слагать стихи. Договорённость с ними, равно как и контроль, становятся невозможными. Потому, что контролировать — значит, всё же допустить. Я прошу: не умывай руки.

Вальзаар промолвил неохотно:

— А почему бы, вместо того, чтобы метаться и надеяться их понять, а то и оказаться для них средством в итоге, не пойти другим путём?

— Каким?

— Ты знаешь. Покинуть резиденции, уйти в утробу кёкьё, переждать там их войны, смертоубийства и катастрофы. Что бы они ни делали, внутри кёкьё мы в безопасности. Даже если люди вовсе вымрут, вместо них придут другие существа и населят эти земли. Не всё ли нам равно, с кем вести обмен? Уже следующее поколение родится похожим на новых соседей, а люди обретут бессмертие в наших сказках, подобно тем, кто был до них. Спроси Альвеомира — он много знает преданий.

Юфльхейм погрустнел:

— Это последнее средство. Возможно, не так страшен чёрт, как я его малюю. Да что таить — я хотел бы попытаться сохранить тот мир, к которому привык. Уходить в утробу кёкьё мне ещё рано.

— А меня не увлекают призывы: «Надо что-то делать!» — равнодушно ответил Вальзаар. — Либо вы объясните мне, что именно тут можно сделать, либо… Пока у меня нет ни малейшего желания втравить Биё в это лихо: погоню за собственным хвостом.

Ю заметно огорчился.

— Тоже верно, — пробормотал он. — Я не могу тебе отвечать за Мэйя Аведа. Может, у него и есть план. Я, опять буду честен, не знаю, что делать. Мне кажется, хотя можно отыскать виноватейших виновников, на самом деле грех — на всех весенах вместе.

Вальзаар ошарашено взглянул на собеседника. Ю, однако, стоял на своём и взялся объяснять:

— Многие весены ныне полагают себя началом и причиной всего, что случается с ними и с миром. Представь: вот исчезло высшее начало, будь то Бог или Абсолют, перестало быть основанием жизни, и люди перестали думать о вечности. Время жизни распалось на взаимно исключающие точки — мгновения: здесь и сейчас, там и тогда. Но миг не вместит в себя всю полноту мыслей и чувств человека — только набор сиюминутных потребностей «я», того самого «я», которое отныне почитает себя венцом творения. И что останется, если перестать искать высоких смыслов? Суетная жажда устроить жизнь «здесь» и «сейчас», насытиться ею перед смертью — вот виновник и противник нам и самим людям. В царстве разума ожидает безразличие к необычному, стремление всё уравнять — всё объяснить, более того, уверенность, что всё объяснимо.

Другой человек написал: «Религия, философия — это клей, мы постоянно собираем и склеиваем разбегающиеся клочки статистики, придаём им смысл, лепим из них колокол нашего тщеславия, чтобы он прозвучал одним-единственным голосом! А на деле это всего лишь бульон… Математическая гармония мира — наша попытка заколдовать пирамиду хаоса. На каждом шагу торчат куски жизни, противореча тем значениям, которые мы приняли как единственно верные, а мы не хотим, не желаем это замечать!»

Вальзаар покачал головой:

— Я начинаю думать, вы с Мэйя Аведа можете хорошо понимать друг друга. Но всё это тем более бессмысленно. Как вы надеетесь переменить людей? Вспомни библейский миф о грехопадении или любой другой: мы оставляем загадки, люди — нет. Мы переживём их как народ, но это не значит, что мы вправе учить их. Судьба народа и личности — далеко не одно и то же. Я допускаю, что жизнь человека ярче жизни любого из нас, и её наполняет такое многообразие впечатлений и такая сила чувств, какие нам никогда не изведать.

Глава XX