Дорога в никуда

Это была шпана из Нахаловки, одного из самых бедных и люмпеинизированных районов города. На такие мероприятия они приходили в надежде стащить чего-нибудь и скрыться в многотысячной толпе. А помогать богатым, неустойчиво стоящим на своих высоких каблуках, дамам спускаться с набережной на лед, это было самым любимым занятием нахаловской шпаны – здесь можно и кошелек незаметно вытащить, а если дама молода и красива, то и как бы невзначай полапать ее.

А в купели начинается традиционная крещенское купание смельчаков, решившихся окунуться в ледяную воду. Осенив себя крестным знамением, в воду поочередно входят и мужчины и женщины, и молодые, и старики. Вокруг толпа любопытных в шубах и тулупах, иностранцы снимают это зрелище на кинокамеры, фотографы бегут со своими треногами… Иван, держа за руку Полину, пробился, наконец, к самой купели, зачерпнул воды в кувшин, подал ей…

– Ваня, посмотри…

Иван посмотрел, куда указывала ему жена. Молодая женщина не спеша, будто ей совсем не холодно, выходила из купели. Она была в одной тончайшей белой рубашке, которая облепила ее тело, создавая впечатление, что она совершенно обнажена, и на ней кроме нательного креста ничего нет… На берегу двое мужчин в железнодорожных фуражках с наушниками и шинелях, один молодой, видимо муж, второй пожилой, скорее всего отец, сразу укутали ее в большую шубу, на ноги одели валенки, на голову шапку. Тут же к закутанной женщине подбежали мальчик и девочка лет лет пяти – восьми, восторженно крича:

– Мама, мама! Какая она святая водичка?! В ней хорошо?!

Женщина что-то отвечала, а младший из мужчин отогнал их, ибо женщина, стыдливо пряча лицо в воротник, что-то суетливо делала под шубой… Что она делала, стало ясно, когда просунулась ее голая рука из-за отворотов шубы и она подала мужу свою рубашку. Видимо, не желая оставаться в ней, мокрой и холодной, она предпочла остаться в шубе и валенках одетых прямо на голое тело. Потом она, совершен безо всякого стеснения, так и пошла, поддерживаемая под руку мужем, рядом с семенящими детьми, в сторону поджидавших их на затонском берегу саней.

Полина с завистью смотрела на эту сцену, прижимая к груди кувшинчик со святой водой. Иван по ее выражению сразу догадался, что она тоже хотела бы окунуться в святую воду… и так же хотела, чтобы вокруг нее бегали ее дети, и что бы он прилюдно одевал на нее шубу и валенки, и чтобы рядом так же был отец… И чтобы она в шубе на голое тело, никого не стесняясь и не боясь, шла бы в окружении своих близких. Увы, ничему этому не суждено было осуществиться, отца уже нет на свете, детей вообще не было, по той же причине не могла она и рисковать купаться в ледяной воде. Единственно, кто был рядом, это муж. Он, понимая состояние Полины, подхватил ее под руку и повел прочь от купели, от вселенского празднества:

– Ну, все Полюшка, хватит, вон сколько тебе в ботики снегу насыпало, ноги замерзнут, пойдем скорее домой…

Уже дома, вечером, за самоваром Иван вновь начал возмущаться порядками, существовавшими в России, но уже в связи с увиденным праздником.

– … Видела, какое народное единение, какая любовь к нашим святыням, обычаям. Ведь народ-то самый что ни на есть разный, а вроде никакого зла к друг-дружке. И кто в шубе собольей, и кто в дерюге драной, все молятся, все Христа славят, все едины. Но почему для этого надо было сначала из России убежать? Почему там, дома так не жили? Как там у нас праздники справляли? Казаки отдельно, мужики отдельно, господа отдельно. Мужики из подлобья смотрят на казаков, те так же на мужиков. И ведь везде так было, и в Омске, кто из рабочих слобод сами по себе, мещане сами по себе, казаки опять же сами, и все друг на дружку глядят, как враги лютые. А вот как с родины убегли, так только тут и поняли, что вместе можно жить, без этой вражды лютой. Вон слышала, как владыка анафему антихристам-большевикам, пел.… И это поздно уж петь, надо было, когда антихристы еще власть не захватили анафему им петь.… Все, все кругом виноваты, и власть наша прежняя слепая, и церковь. А сейчас что, сейчас как в той опере, сатана бал правит…

19

Полина слушала Ивана, уже далеко не в первый раз обличавшего старую российскую жизнь и… Она часто с ним соглашалась, но сейчас… Нет, она не стала ему возражать, она просто вспоминала, как проходили праздники в Усть-Бухтарме и Семипалатинске. Вспоминала рассказы своих гимназических подруг о празднествах в их родных местах. В единственной тогда на всю область женской гимназии учились немало таких как она, девочек-казачек, имеющих право там учиться: дочерей станичных атаманов, штаб и обер офицеров, попечителей учебных заведений, полицейских и гражданских чиновников.