Стрепетов по-прежнему был спокойно-равнодушен. Он даже слегка развалился на стуле… «Иш ты деловой, и меня хочет в свою авантюру втянуть. Эх ты, простота пошехонская», — думал полковник с чувством превосходства. Он не удивлялся наивности Ратникова, его вере в то, что к его «голосу» прислушаются там в Кремле, так же и к его искренней тревоге за будущее. У Стрепетова имелась своя доминанта, картина мира им самим выстроенная в сознании. Согласно ей все люди делятся вовсе не по национальностям, а на три группы, образно говоря, едут по жизни в вагонах трех классов. В третьем классе подавляющее большинство, рабочие, крестьяне, учителя, врачи, мелкие и средние руководители. Разница меж ними лишь в одном, кто-то ближе, а кто-то дальше сидит от «окна». В третьем классе едут тяжело, скучно, грязно, питаются плохо, едут в общем жестком вагоне, одним словом мучаются, кто меньше, кто больше. И те кто «протолкался» к окну на сидячие места, и те кто ютятся под лавками, толпятся в проходах, мало чем друг от друга отличаются и могут в процессе «поездки» меняться местами, или подсаживать на лучшие места своих детей. В офицерской иерархии в третьем классе едут все, вплоть до полковников. Таким образом, Стрепетов отводил самому себе весьма скромное место, у «окна» третьего класса. Вагон второго класса — это уже на порядок выше, своего рода мягкий, классный вагон. В нем размещаются: номенклатура областного звена, высокопоставленная интеллигенция, высшая артистическая богема, генералы, вплоть до генерал-полковников. Во втором классе уже «едет» не быдло, здесь просторно, вольготно, сытно кормят, здесь получаешь определенное удовольствие от жизни. Ну, и первый класс — это «пульман», в котором едут небожители, высшее руководство страны, руководство армии, экономики, культуры. Их воля священна, их слово — закон. Из вагона в вагон перейти крайне трудно, как вверх, так и вниз. Массовое смешение пассажиров из различных классов может произойти только при «крушении». Такое крушение имело место, когда пошел под откос поезд под названием «Российская империя».
Стрепетов всю свою жизнь посвятил прорыву во второй класс, и вот теперь он со всей беспощадной очевидностью осознал крах надежд, выпестованных в думах, мечтах и снах. Это, в первую очередь и предопределило его недоброжелательность в отношении Агеева, счастливчика, не приложившего почти никаких усилий, даже не осознающего, что только благодаря своей женитьбе он «автоматом» попал в этот вожделенный второй класс. Обида снедала Стрепетова, но он осознавал, что ничего не изменить — ему и его детям сидеть там, где они и есть, у окна 3-го класса.
Примерно та же ситуация, по мнению Стрепетова, существовала во всем мире, с той лишь разницей, что условия «езды» в вагонах одинаковых классов могли отличаться, в более богатых странах условия в третьем классе заметно лучше, чем в бедных. Ну и в странах капитала места пассажиров определяются не столько должностями и званиями, сколько размером капитала, которым они владеют. Общее же то, что первый класс везде самый маленький — небожителей много быть не может. Иного устройства жизни Константин Сергеевич Стрепетов не мыслил, считая, что ни идеология, ни национальность, ни вероисповедание не имеют никакого решающего значения. Стрепетова совершенно не трогали доводы и выводы Ратникова, он не сомневался, что до его увольнения в запас обстановка в стране останется незыблемо-спокойной, а потом у себя в Серпухове он будет отдален от всех этих буйных нацменов тысячами километров. А если и случиться в какой-то форме то, на что намекает этот подполковник, то пусть за все счастливчики из второго класса отвечают. Не все же задарма безгербецидные пайки жрать, да на должностных дачах в соляриях нежиться. Может, кто из них и в клоаку третьего класса кувыркнется. Ему это только в радость. Что касается первого класса, то здесь Стрепетов не сомневался — этих ничто не пошатнет, разве что крушение. Но такового он в ближайшие тридцать лет не прогнозировал. Если уж цари и их приближенные несколько столетий продержались в первом классе, то уж эти как минимум столетие продержаться тоже должны.
Стрепетов не спорил, но про себя смеялся над теми, кто в досужих разговорах называл руководителей страны тупыми, недалекими, маразматиками. Нет, все из первого класса для него были гениями, ибо владели высшей ценностью, когда либо существовавшей на Земле — властью над прочими людьми. А чтобы стать ее обладателем, не получить по наследству, а добиться, пробившись из вагона второго, а то и третьего класса, разве для этого не нужен ум, воля, изобретательность, твердость, терпение, изворотливость… мужество, наконец. Они сумели проявить все эти качества, пробиться в первый класс, к «рулю» и потому они имели право уже у «руля»… Нет, не расслабиться, иначе вырвут, оттолкнут, а просто потешить себя за труды, побаловаться, поозоровать. Ох, и терпеливы пассажиры советского поезда, такие терпели «виражи», что власть закладывала, и коллективизацию, и всякие дурацкие налоги и запреты, теперь вон и «афган» терпят. А вот «вираж» с кукурузой у Хрущева не получился — моментом руль рядом стоящие вырвали. Впрочем, это же свои, и вовсе не от народного возмущения. Быдло, как задыхалось в своем третьем классе, так и задыхается. Нет, не маразматики едут первом классе, там люди необыкновенные…