Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути

— Это не стихотворение, а скорее какая-то импровизация, — возразила Анна.

— Ну, вот и я тоже по-своему сымпровизировал, — засмеялся Ратников.

— Да уж, ты еще тот импровизатор, мужланская грубость и что-то напоминающее нежность в одном флаконе. Только при чем здесь Лермонтов, не вижу связи.

— Ну, куда уж нам, мы же не полковники и не комкоры, — опять с напускной обидой отвечал Ратников.

Анна отложила тряпку, вытерла руки, обняла мужа.

— Да что ты все про него? Ты же знаешь, мне кроме тебя никто не нужен, — она потянулась к нему губами…

— А что говорила… — Ратников стер со своих губ остатки помады, что Анна нанесла себе еще утром, когда готовилась к «встрече» комкора, и в свою очередь с силой притянул к себе жену.

— Мало ли что я говорю… А может мне нравится, что в том флаконе… Ты мне лучше расскажи о чем вы там еще говорили, — Анна красноречиво покосившись в направлении комнат где притихли дети, мягко высвободилась из объятий мужа.

Ратников хоть был и не прочь еще некоторое время ощущать «изгиб ее бедра», тем не менее подчинился и стал удовлетворять любопытство жены:

— Он еще спрашивал, часто ли у нас тут разводятся?

— А ты что?

— Я как есть сказал. А он тут же всех здешних женщин в декабристки произвел. Странный какой-то полковник.

— Не вижу ничего странного. Он из совсем иного мира, и наша жизнь ему просто дикой показалась, — высказала свое мнение Анна.

— Ну, так уж и дикой. Он что в другой Армии служил, или в другой стране жил? — возразил Ратников.

— Не в этом дело. Просто такие люди в другой атмосфере с детства воспитываются, в других квартирах живут, их родители не по дырам, а по столицам и заграницам служат. Детьми они в Артэке отдыхали, регулярно Большой, Ленком, Мариинку и прочие лучшие театры посещают, имеют такой же круг общения. И в санатории в бархатный сезон ездят. Помнишь, что тебе в «Жемчужине» старик-ветеран говорил?…. Потому он наверняка ужаснулся всему, что увидел у нас на «точке». Он, возможно, даже не знает, что большая часть страны живет еще хуже, а в нашей жизни тоже могут быть свои прелести, — вдруг сделала совершенно неожиданный вывод Анна.

18