В декабре темнеет быстро. В шесть часов уже смеркалось, включили уличное освещение в городке и на позиции. На плацу, успевшим подернутся тонким слоем свежевыпавшего снега, шел развод суточного наряда. Школьная машина привозит вторую смену школьников и почту, которую старший машины заносит в канцелярию. Ратников уже сидит не в одиночестве, замполит подошел, чтобы разобрать письма пришедшие солдатам, на предмет отсева местных от девиц из Новой Бухтармы. Очень часто такие письма провоцировали самоволки. Правда, такого уже года три как не случалось. Нынешние поселковые представительницы «самой древней профессии» были уже не столь легки на подъем, что их предшественницы лет десять назад. Приехать из Новой Бухтармы на попутке, а потом пройти еще три километра пешком от шоссе, чтобы «встретиться» с солдатом или сразу с несколькими в каком-нибудь совхозном стогу возле дивизиона… Таковых охотниц в последнее время не находилось. А раньше были. Такого рода самоволки случались в основном летом. Солдаты «бегали» после случайных знакомств во время работ в совхозе или на предприятиях в Новой Бухтарме. Не посылать солдат на отхожий промысел Ратников не мог. За это он имел немало: некоторые стройматериалы, бульдозер зимой для расчистки дорог и позиции, рыбу, картофель и некоторые другие продукты. В полку уже давно и устойчиво обосновался слух: на «точке» у Ратникова солдат кормят значительно лучше, чем в любом другом дивизионе и даже лучше чем в управлении полка…
Замполит просмотрел письма.
— Местных, кажется, нет, — констатировал он.
В канцелярию зашел ездивший старшим после обеда за школьниками Дмитриев, и выжидательно-молча глядел на командира.
— Что ты хотел, Валера? — Ратников поднял глаза на прапорщика.
— Тут телеграмма пришла… у Лукина отец умер, — Дмитриев протягивал телеграфный бланк.
Замполит осторожно, словно раскаленный уголь взял ее:
— Да, действительно… все так… только военкомом не заверена.
Ратников тоже прочел телеграмму:
— Такими вещами не шутят, видимо не до заверения было. Ты ее никому не показывал? — спросил Ратников Дмитриева.
— Не, ни кому, что же я не понимаю…