Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути

– Ты эт… Оля… прости, лишку я хватил, да и вообще не о том мы говорим совсем. Ведь и ты всю жизнь без сестер-братьев, и я вот тоже. Ведь промеж нас согласие должно быть, а я тут развел, если бы да кабы, да чтобы было… ты уж прости. Это родня моя все, жена да дети. Поверишь, ведь это они мне все растолковали, что я тебе сейчас тут изложил, у меня то и мыслей таких не было, чтобы на отца своего… какой бы он там ни был. Ты и их не суди строго, боязно им. Их-то, жены моей родителей, ох как в коллективизацию здесь били. У Нюры моей на ее глазах, ей тогда пять лет всего было и отца забрали, и из дома все подчистую выгребли в 31-м годе. Сколь лет потом ее подкулачницей дразнили, с тех пор она вот и боится и сейчас боится, что через родство с тобой опять мы все пострадать можем. Она ж и меня сколько ругала за то, что я насчет отца открылся. Вон слышала что говорят, вроде Горбачева все одно скинут и опять кто-нибудь типа Сталина придет и всех на цугундер. Ты уж прости нас сестренка, все мы тут кто постарше с измальства запуганы перезапуганы, и детям тот страх передался. Разве что внуки того страху иметь не будут, а с нас какой спрос, жила бы и ты с рождения в Союзе, и ты такой же была бы…

Часть третья. Дорога в никуда

1

Эмма Харченко вышла замуж со «скрипом» и довольно поздно, на 27-м году жизни. Замкнутый характер и прибалтийская ментальность предопределили ее крайне тяжелый «вход» в женский коллектив «точки». К тому же она никак не предполагала, что замужем за офицером будет столь скудно и скучно существовать. Муж обещал, что они «свое возьмут» когда он выйдет в большие чины. Но Эмма считала, что уже достаточно намучилась и хотела хорошо жить сейчас. Она и замуж шла в надежде изменить свой незавидный социальный статус, а главное материальное положение. Но то, что она увидела здесь… В состоянии глубокого разочарования Эмма почти не выходила из квартиры и ни с кем из женщин за полгода жизни на «точке» так и не сблизилась.

Эмма, как и большинство коренных жителей Прибалтики, искренне считала, что в ее личной судьбе и неустроенности целиком и полностью виноваты русские. Причем понятия советские и русские она никогда не разделяла. Ведь это они поработили Латвию, разорили деда, сначала отобрав у него хутор, а потом и погубив в лагере, а теперь обирают трудолюбивых латышей, и таким образом не позволяют им разбогатеть, а сами от природы почти все лентяи и пьяницы. В этом проклятом Союзе русские живут за счет других народов, обирая их так же как латышей. Если бы не русские с их проклятыми Советами и колхозами, латыши жили бы также как живут на противоположных берегах Балтики, как финны и шведы. Разве за то не говорит тот небольшой исторический период, когда Латвия являлась независимой, и уровень жизни латышей был не ниже чем в той же Финляндии тогда. А что сейчас? Латыши под властью этих проклятых русских стали почти такими же нищими как они сами…

Такое мнение находило понимание и созвучные отклики не только среди большинства простого латышского населения (сорок лет советской власти не шестьдесят, не успели еще забыть о годах сытой буржуазной демократии), людей и в самом деле в основном трудолюбивых, аккуратных, но, чего греха таить, с довольно ограниченным кругозором. К таковым относилась и Эмма, и ее мать, сестра, прочие родственники. Подобные рассуждения были в ходу и в среде, так называемой, просвещенной национальной интеллигенции, более того в той среде формировались и оттуда исходили. И интеллигенты тоже, особе себя не утруждая поисками вариантов, всю вину без остатка валили на тех же русских, не очень вникая или нарочно замалчивая такие «мелочи», как то, что абсолютное большинство большевиков, создавших советское государство, русскими отродясь не были. Даже о тех десятках тысяч латышских стрелков, что верой и правдой служили советской власти в Гражданскую войну и не раз ее спасали, когда та пребывала еще в «колыбели»… О том как-то умудрялись напрочь забывать, искренне веруя, что ни Латвия, ни латыши, ничего общего с Советами не имели и не имеют.