– Я так и думал, что ты их назовешь. Знаю я их, с Андрюшкой Вознесенским очень даже дружен. Но опять по секрету признаюсь тебе, эти ребята очень ловко устроились, умудряются и диссидентов из себя корежить и в то же время от власти все иметь, и членство в Союзе Писателей, и книги хорошими тиражами, с гонорарами тоже нехилыми, и за границу их свободно пускают. Ну, да ладно Бог с ними, умеют жить ребята, молодцы. А вот ты на память хоть одно из их стихотворений сейчас вспомнишь? – Высоцкий хмуро смотрел на Федора, доедая последний остававшийся на столе Анин пирожок.
– Я… на память?… Да как-то сейчас… Хотя вот сейчас… Ведь это Евтушенко написал слова песни «Хотят ли русские войны», я ее помню, хотя и не всю, – озвучил первое, что пришло в голову Федор.
– А еще? – продолжал «давить» Высоцкий.
– Кажется, на слова Рождественского Магомаев пел песню «Свадьба»… – более ничего из творчества названных им поэтов Федор не вспомнил.
– Не густо. А моих песен ты сколько знаешь?
– Много, не сосчитать.
– Вот и народ так же. Этих официальных две-три, ну может с десяток, если их всех скопом посчитать, знают, а мои неофициальные по нескольку десятков, поют, друг у друга с магнитофонов переписывают. Разве не так?! – бард на последней фразе повысил голос.
– Так… – восхищенно смотрел на него Федор.
– Так кто же по-настоящему большой, народный поэт, они официальные члены Союза Писателей, или я… не член ничего!
Федор растерянно моргал глазами, не зная, что отвечать.
– Вот так-то старлей, запомни, настоящий судья для поэта, артиста, это не критик хоть столичный, хоть сельский, а народ, зрители, слушатели…
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только храпом спящих майоров. У Федора шла кругом голова и от «коктейля», получившегося в результате смешения водки с ромом и осознания, что своими словами он основательно разозлил барда. Высоцкий хмуро обозревал остатки пиршества на столе. Похоже, ему еще хотелось выпить, но спиртное закончилось. Из закуски оставалась только курица Киржнера и немного доронинской квашеной капусты. Высоцкий, в очередной раз проигнорировав курицу, поддел на вилку капусту и стал с хрустом ее жевать.
– Да, тяжелая здесь у вас служба ребята, прямо скажу не фонтан, – бард вдруг резко сменил тему. – А вам тут за отдаленность и прочие неудобства какой-нибудь коэффициент к зарплате доплачивают, или как на Дальнем Востоке, где год за полтора идет?
– Коэффициент есть, но так мелочь, всего пятнадцать процентов к должностному окладу, а выслуга как в Москве или Крыму год за год, – с явным неудовольствием озвучил «плату» за перенесение «тягот и лишений» Федор.
– Знаешь, – бард перестал жевать и заговорил вновь доверительно, – я ведь большую часть жизни в Москве живу, ну еще в детстве с отцом в Германии, он там служил. А сейчас вот последние лет десять по Союзу часто туда-сюда мотаюсь и не перестаю удивляться, сколько же у нас малопригодных для нормальной жизни дыр. Мне вот тут говорили, что в этих горах добывается чуть не вся таблица Менделеева. Так почему же при таком богатстве люди здесь так убого живут? – Высоцкий одновременно обращался вроде бы к Федору и в пространство.
– Ну почему же, Владимир Семенович, я хоть сам и деревенский родом, но успел всякого повидать, и не так уж плохо здесь живут люди. Я вот здесь уже четвертый год после училища, так вначале и жена стонала, и сам хотел отсюда поскорее куда-нибудь перевестись, но постепенно привыкли. Люди здесь в большинстве своем живут очень хорошие, а это главное, – вступился за край Федор.
– Это ты молодец, и жена твоя, что духом не падаете, и вообще спасибо тебе за откровенность, за приглашение, за то, что накормили. Тезка вон, как проспится, ты ему передай мою благодарность, его капуста под выпивку отлично шла. Как бы мне хотелось сейчас, что-нибудь для тебя спеть, да нельзя, и гитару не взял, да и не время. Когда вот так же в компании выпиваю, и меня уговаривают спой да спой, не могу, противно, каким-то холуем себя чувствую. А вот так как сейчас, по-человечески, от души, и с интересными людьми, самому спеть охота, безо всяких уговоров. Вы ребята мне понравились, и ты Федя и Володя, одногодок мой. Не забудь передать ему всех благ, хороший он мужик, – Высоцкий вновь явно намеренно не упомянул Киржнера, давая понять, что его он почему-то нормальным мужиком не считает, хоть не перекинулся с ним и словом.
– Передам непременно, – поспешил заверить барда Федор.
– И еще Федя вот что хочу тебе на прощание сказать. Ты слышал такое выражение: жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
– Да слышал, это из какой-то книги, – подтвердил Федор.