Дорога в один конец

Мы спустились в большой пыльный, тускло освещенный бетонный подвал, заставленный стеллажами с документами и папками. Не сговариваясь, мы повернулись друг к другу, прижались телами и стали целоваться. Все яростней, все страстней. Ее груди напряглись и уперлись сосками в мое тело. Мы оба почувствовали жгучее желание. Еще там был стол. Наташа, продолжая смотреть мне в глаза, спустила джинсы вместе с трусиками и легла спиной на стол. Ее ножки оказались у меня на плечах. И пока мы продолжали, она все смотрела с нежностью мне в глаза.

ЖЕРТВЫ ПЕРЕСТРОЙКИ

Я долго боролся, даже дрался с псевдогаишниками, но потом появился Аностас. Вдвоем мы с ними справились. Директор фирмы начал мне снова объяснять, что мне ни за что нельзя выпускать из рук сверток, который он мне передал. Я стал с ним ругаться и тут я вдруг мгновенно проснулся. Полежал, глядя в потолок и соображая, где я есть. Потом вспомнил, что это дом деда Кагора. Потом, смутно вспоминая события вчерашнего вечера, подумал про Наташу. Выбив окончательно из головы шелуху разрозненных вчерашних впечатлений и воспоминаний, я встал с постели и отправился умываться.

Послонявшись по безлюдному дому и двору, я отправился в сад. Что-то мне подсказывало, что хозяина я найду там. И точно! Стоило мне выйти к беседке, как оттуда раздался веселый голос Кагора.

– О-о, Дениска! Заходи ко мне! Покалякаем.

– Доброе утро, – ответствовал я, с опаской присоединяясь к деду.

– Доброе, если оно доброе, – ответствовал дед.

Водки в беседке не наблюдалось. Я успокоился и присел на еще прохладную утреннюю скамью. На столе были остатки вчерашнего ужина. Мне был предложен бутерброд сомнительной свежести, но я благоразумно отказался. Решил перекусить позже в давешней пельменной.

– Стас вот еще не пришел, – сообщил с сожалением дед Егор.

Его явно распирало новой речью, а постоянного слушателя под рукой не оказалось. Тут-то я и пригодился.

Понимаешь, вы все, ты, твои друзья, Стас, вон они, – вы все проигравшее поколение. Почему? Да потому, что вам не повезло родиться в другое время. Не вовремя вы появились на свет и потому проиграли! Вот Стас, например. Он родился, когда был, как сейчас модно говорить, застой. Вот он жил, рос потихоньку, играл на улице с друзьями, учился в школе. Начинал заглядываться на девчонок, и не только заглядываться. Готовился к взрослой жизни, и совсем не замечал, что все вокруг него, все в этой большой стране – застой!

Потом он окончил школу и поступил в институт. Закончил и его, неплохо, кстати, закончил, исполненный знаний и еще большей уверенности, что живет в великой стране. Дальше начал работать, некоторое время поработал инженером. И тут вдруг выяснилось, что в нашем тридесятом государстве, оказывается, не все ладно, и, выходит, неладно уже давно. А мы-то ничего и не замечали! Не видели, как мы застоялись! И началась у нас Перестройка. Перестраивала она нас несколько лет и, по большому счету, ничего полезного не совершила. Единственное, что она выполнила особенно основательно, так это – крепко убедила нас всех в несовершенстве нашего бывшего строя и научила нас глубоко презирать свою собственную страну, свое прошлое и самих себя. Перестроила, одним словом.

Прошло еще несколько лет, и могучий Советский Союз, которого боялись все в мире, вдруг просто заснул, как совсем старый дед, и не проснулся больше наутро. Или скорее он просто совершил самоубийство. Не НАТО и не США убили его. СССР самостоятельно вскрыл сам себе вены в узкой ванной комнате своей тесной «хрущовки». А никого умного и надежного рядом не оказалось, чтобы вызвать скорую помощь, остановить ему кровь и попытаться его спасти.

Напротив, все почему-то очень обрадовались, когда он вот так тихонько скончался, и не от болезни, не от раны, а просто от потери крови. И прямо на его поминках – все начали пить. И пить мы стали так, что уже и не смогли дальше остановиться. Допились до 18 литров чистого спирта на душу населения и стали стремительно вымирать. Пили все, пили всё и по многу. Поэтому, даже вечно пьяный президент, засыпающий на борту лайнера, который привез его с визитом в другую страну или рьяно дирижирующий чужому оркестру, не казался нам совсем уж невероятной тропической дикостью. Ну что ж, мы же пьем, а он, что не человек? – говорили пьяницы, потягивая бормотуху в песочнице.