Дорога в Омаху

– А вот что. Согласно не подлежащему пересмотру договору, гарантом соблюдения которого выступает казначейство, в течение ближайших двадцати лет наше племя будет получать ежегодно по два миллиона долларов, не считая инфляционных надбавок.

– Дженни, это же пустяк, черт побери! – воскликнул Сэм.

– Вовсе нет, дорогой. Если к окончанию действия этого договора мы не встанем на ноги, то, значит, мы и этих денег не заслуживаем. Мы не хотим для себя каких-то льгот, просто нам надо с чего-то начать. Зная моих уопотами, я уверена в том, что мы сумеем отчитаться перед вами, бледнолицыми, за каждую потраченную нами никелевую монетку. И еще, поверь мне на слово, через двадцать лет наш президент получит у них прозвище что-то вроде Солнечного Заката или Лунного Луча. Не зря же мы готовим зелье – этот самогон!

– А как насчет другого? – спросил Дивероу.

– Какого такого «другого»?

– Ну, насчет нас с тобой?

– А к месту ли сейчас заговаривать об этом?

– Ты считаешь, что я выбрал для этого неподходящее время?

– Вовсе нет, но мне страшно.

– Не бойся ничего: в случае чего я защищу тебя!

– От кого?

– Ну, если понадобится вдруг… Собственно говоря, то, что я хочу сказать, очень просто. Как ты заметила, мы с Чарли имеем склонность сводить сложную ситуацию к простой, доступной пониманию каждого.

– О чем ты, черт возьми, Сэм?

– О сведении сложной ситуации к простой.

– И что все это значит, можно спросить?

– Я не хотел бы провести остаток своей жизни без тебя, и мне почему-то кажется, что примерно то же чувствуешь и ты.

– Признаю, в твоих словах содержится зерно правды, даже, пожалуй, больше чем зерно. Но обстоятельства сильнее нас. Я служу в Сан-Франциско, ты – в Бостоне. Расклад не из удобных.

– Учитывая твои данные, Арон с радостью возьмет тебя к себе, и на такое жалованье, что ахнешь.

– А учитывая твои данные, Спрингтри, Бэсл энд Карпас из Сан-Франциско возьмут тебя в свои партнеры охотнее, чем мистер Пинкус примет меня на работу.

– Я никогда не смог бы покинуть Арона, ты это знаешь, а ты уже ушла из одной фирмы в Омахе… Теперь поняла, как можно свести сложную проблему к простой, когда сознаешь, что, не выдержав разлуки, мы оба отравимся газом?

– Ну, о себе я бы этого не сказала!

– А я о себе говорю! Итак, каково твое мнение?

– Я отказываюсь отвечать, поскольку каждое мое слово может быть обращено против меня же самой.

– Позволь в таком случае предложить тебе кое-что.

– Слушаю тебя.

– Мак подарил мне сохранившийся у него со Второй мировой войны медальон с эмблемой своей старой дивизии, той, с которой он совершил прорыв в Арденнах. Я всегда ношу его с собой на счастье. – Дивероу сунул руку в карман и вытащил из него крупную, но легкую эрзац-монету с выгравированным в центре ликом самого Маккензи Хаукинза. – Сейчас я кину ее. Если выйдет решка, ты возвращаешься в Сан-Франциско, обрекая обоих нас на невыносимые муки. Если же сверху окажется орел, ты отправляешься со мной в Бостон.

– Согласна!

Медальон описал в воздухе круг и упал на дорогу.

– Силы небесные, это же Хаук!

Дженнифер хотела нагнуться, чтобы поднять медальон, но Сэм схватил ее за руки:

– Дженни, тебе не следует наклоняться так!

– Как «так»?

– Ну… в общем, ты должна следить за собой, чтобы не сдвинуть позвоночник.

Дивероу поднял с земли эрзац-монету и, сжимая ее в правой руке, левой прижал девушку к себе.

– Сэм, к чему ты это?

– Первая обязанность мужа – заботиться о жене!

– Каким образом?

– Скажем, беречь ее позвоночник. – Дивероу покрутил медальон, а затем швырнул его на луг, расстилавшийся слева от них. – Мне не нужны больше амулеты. У меня есть ты, и это самая большая моя удача, о которой я мог только мечтать.

– А может, ты просто не хотел, чтобы я увидела другую сторону медальона? – прошептала Редуинг, нежно покусывая его ухо. – Хаук дал мне такой же в Хуксетте с его портретом… на обеих сторонах. И знай: если бы ты сказал «решка», я бы убила тебя!

– Распутница! – сладострастно молвил Сэм и осторожно, как шимпанзе, изучающий незнакомый плод, коснулся своими губами ее губ. – Найдется ли здесь такое местечко, где бы мы могли уединиться с тобой?

– Не сейчас, разбойник. Нас ждет Мак.

– Ему нет больше места в моей жизни.

– Хотелось бы верить в это, мой дорогой, но, будучи реалисткой, я лишь задаю себе правомочный вопрос: надолго ли вы разлучаетесь с ним?

Дорога сделала поворот, и они оказались у высоченного вигвама, крытого сверху донизу полиэтиленовыми имитациями звериных шкур, прибитых к каркасу из длинных жердей, образовавших внизу широкий круг. Из отверстия наверху валил дым.

– Он там, – произнес Дивероу. – Давай побыстрее распрощаемся с ним, ну, скажем, в такой, например, манере: «Рад нашему знакомству, но будет лучше, если мы с вами никогда не встретимся вновь!»

– Это несколько грубовато, Сэм. Ты только подумай, как много сделал он для моего народа!

– Дженни, для него это все игра, неужели ты не понимаешь?

– В таком случае игра эта очень хорошая, дорогой, разве ты не видишь этого сам?

– Не знаю. Он всегда сбивает меня с толку…

– Это не главное, – заметила Редуинг. – Он выходит… Боже милостивый, взгляни на него!