Дорога в Омаху

– От земли так скверно пахнет!

– Не так плохо, как ото всех вас, четверка клоунов. Делай что приказывают: ты у меня в плену.

– Там мокро… Хорошо, хорошо, меня зовут Заступом!

– Как кличка сойдет. Кто твой командир?

– О чем вы?

– На кого ты работаешь?

– Да вы что, спятили?

– Хорошо, солдат, придется тебе расстаться с остальным содержимым твоего желудка… Ну и как, нравится тебе наша жратва? Если «да», то жри это снова, ты, почитатель краснокожих.

– Иисусе, жрите это сами! Я ничего не должен бы вам говорить. Но вы сами назвали «Краснокожих»!

– Опять за свое, мурло?

– Он играл за них! За «Краснокожих»… Дайте же встать, Христа ради!

– Играл за краснокожих? Говори яснее, ты, чистильщик нужников! Что за чушь пытаешься мне подсунуть?

– Неужто так трудно понять? Ведь вы были так близки к истине, когда упомянули о «Краснокожих»! Пока он находился на поле, остальной команде нечего было делать. Он не нуждался в других защитниках. Срывался с места и несся вперед, сбивая с ног нападающих из «Намата»! Прямо еврейский Геркулес какой-то.

– Нападающие… «Намат»… Краснокожие… О господи, это же так ясно: речь идет о футболе! Ну, и кто же такой Геркулес?.. Был только один защитник подобного рода во всей истории Национальной футбольной лиги – Хайми Ураган!

– Я ничего не говорил! Это вы сказали!

– Ты, солдат, не имеешь ни малейшего представления о том, что я сказал, – тихо произнес Хаук скороговоркой. Освобождая этого быка человеческой породы от веревок, которыми прикрутил он своего пленника к дереву, генерал бубнил хрипло себе под нос: – Золотой Голдфарб…[36]. Ведь это я завербовал этого сукина сына, когда служил в Пентагоне!

– Что вы сделали?

– Ты никогда ничего не слышал об этом, Заступ! Поверь мне: никогда ничего не слышал! Мне необходимо тотчас бежать отсюда! Я пришлю кого-нибудь за вами, идиотами, но ты… ты никогда ничего не говорил мне, понял?

– Конечно! Но я был бы счастлив услужить вам, мистер великий вождь индейцев!

– Надо уладить одно дельце, сынок, так, пустячок, впереди же нас ждут большие свершения. Ударим же по нежному воздыхателю с самой чувствительной во всем этом Городе Чудес нервной системой!.. Золотой Голдфарб, так вот оно что… Мне немедленно нужен мой поверенный, и я знаю, где находится эта неблагодарная скотина!

* * *

Винсент Манджекавалло, директор Центрального разведывательного управления, смотрел на телефонную трубку в своей простертой руке с таким видом, будто сей неодушевленный предмет был носителем заразной болезни. Когда истерический голос на линии умолк, поскольку его обладатель нуждался в глотке воздуха, главный разведчик страны резко приставил трубку к уху и произнес спокойно и мрачно:

– Ты, печеное яблоко, слушай меня. Я делаю все, что в моих силах, и должен заметить, что хотя ваша свора и оплачивает мой талант, но разговаривать со мной вы не умеете и к тому же захлопываете перед моим носом двери в ваши ублюдские загородные клубы. Ты берешься за это дело? Тогда будь моим гостем. Я посмеюсь до упаду, когда ты утонешь в нашей кастрюле с обеденным варевом… Еще что-то хочешь узнать, ты, решительная личность? – Манджекавалло замолчал, потом заговорил снова, но уже более мягким и дружелюбным тоном: – Кто кого дурачит? Не исключено, что мы все утонем в этом бочонке супа. Пока что у нас, по существу, ничего нет. Этот суд так же чист, как мысли моей матушки. И никаких изъянов!.. Да-да, благодарю тебя от всего сердца.

– Прости, что я тебя рассердил, старина, – сказал насморочным голосом государственный секретарь на другом конце провода. – Но сам понимаешь, с какими трудностями столкнемся мы на предстоящем совещании в верхах. Боже мой, подумать страшно, какие неприятности нас ждут! Как может президент вести переговоры с позиции силы, используя предоставленные ему широкие полномочия, если суд всерьез ломает голову над тем, позволить или нет никому не известному крошечному индейскому племени смять нашу главную линию обороны? Небеса, что с нами всеми происходит, а, старина?!

– Не то, что хотелось бы, bambino vecchio.[37]

– Прошу прощения?

– Так говорят итальяшки о людях твоего типа, чего я никак не могу понять. Разве мальчик может быть старым?

– Ну, видишь ли, это просто словосочетание. Вроде таких выражений-символов, как «старая школа», «старые узы». Так я это себе представляю. Право же, все очень просто.

– Может быть, что-то вроде «famiglia antuca maledizione»[38], a?

– Слово «семья» я понял и думаю, что в широком плане это красивая фраза из иностранного языка.

– Мы придерживаемся иного мнения. За такие слова и убить могут.

– Прошу прощения…

– Не важно… Мне все никак не удается собраться с мыслями.

– И я в том же положении: не могу сосредоточиться, да и только!

– И все же, приятель, попробуем сконцентрировать внимание на вопросах, включенных в повестку дня предстоящего совещания в верхах. Первое – не может ли босс отложить его под тем предлогом, что у него, например, грипп или, скажем, герпес? Или это грубо, как ты думаешь?

– Это ужасно, Винсент! Никак не годится.

– А если сообщить, что у его жены удар? Я могу это устроить.