Дорога в рай (Рассказы)

Наполняя свой бокал, она отвлеклась, взглянув на меня, и пролила немного бренди мимо.

- Да так, моя дорогая. Ничему особенно.

- Тогда прекрати хихикать и скажи-ка лучше, что ты думаешь о моем новом портрете.

Она кивнула в сторону большого холста, висевшего над камином, на который я старался не смотреть с той минуты, как мы вошли в гостиную. Вещь ужасная, написанная, как мне было хорошо известно, человеком, от которого в Лондоне в последнее время все с ума посходили, очень посредственным художником по имени Джон Ройден. Глэдис, леди Понсонби, была изображена в полный рост, и художник сработал так ловко, что она казалась женщиной высокой и обольстительной.

- Чудесно, - сказал я.

- Правда? Я так рада, что тебе нравится.

- Просто чудесно.

- По-моему, Джон Ройден - гений. Тебе не кажется, что он гений, Лайонель?

- Ну, это уж несколько сильно сказано.

- То есть ты хочешь сказать, что об этом еще рано говорить?

- Именно.

- Но послушай, Лайонель, думаю, тебе это будет интересно узнать. Джон Ройден нынче так популярен, что ни за что не согласится написать портрет меньше чем за тысячу гиней!

- Неужели?

- О да! И тот, кто хочет иметь свой портрет, выстаивает к нему целую очередь.

- Очень любопытно.

- А возьми этого своего Сезанна, или как там его. Готова поспорить, что он за всю свою жизнь столько денег не заработал.

- Это точно!

- И ты называешь его гением?

- Пожалуй.

- Значит, и Ройден гений, - заключила она, откинувшись на диване. Деньги - лучшее тому доказательство.

Какое-то время она молчала, потягивая бренди, и край бокала стучал о ее зубы, когда она подносила его ко рту трясущейся рукой. Она заметила, что я наблюдаю за ней, и, не поворачивая головы, скосила глаза и испытующе поглядела на меня.

- Ну-ка скажи мне, о чем ты думаешь?

Вот уж чего я терпеть не могу, так это когда меня спрашивают, о чем я думаю. В таких случаях я ощущаю прямо-таки физическую боль в груди и начинаю кашлять.

- Ну же, Лайонель. Говори.

Я покачал головой, не зная, что отвечать. Тогда она резко отвернулась и поставила бокал с бренди на небольшой столик, находившийся слева от нее; то, как она это сделала, заставило меня предположить - сам не знаю почему, - что она почувствовала себя оскорбленной и теперь готовилась предпринять какие-то действия. Наступило молчание. Я выжидал, ощущая неловкость, и, поскольку не знал, о чем еще говорить, стал делать вид, будто чрезвычайно увлечен курением сигары, - внимательно рассматривал пепел и нарочито медленно пускал дым к потолку. Она, однако, молчала. Что-то меня стало раздражать в этой особе - может, злобно-мечтательный вид, который она напустила на себя. Мне вдруг захотелось встать и уйти. Когда она снова посмотрела на меня, я увидел, что она хитро мне улыбается этими своими погребенными глазками, но вот рот - о, опять мне вспомнился лосось! - был совершенно неподвижен.

- Лайонель, мне кажется, я должна открыть тебе один секрет.

- Извини, Глэдис, но мне правда пора.

- Не пугайся, Лайонель. Я не стану смущать тебя. Ты вдруг так испугался.

- Я не очень-то смыслю в секретах.

- Я вот сейчас о чем подумала, - продолжала она. - Ты так хорошо разбираешься в картинах, что это должно заинтересовать тебя.

Она совсем не двигалась, лишь пальцы ее все время шевелились. Она без конца крутила ими, и они были похожи на клубок маленьких белых змей, извивающихся у нее на коленях.

- Так ты не хочешь, чтобы я открыла тебе секрет, Лайонель?

- Ты же знаешь, дело не в этом. Просто уже ужасно поздно...

- Это, наверное, самый большой секрет в Лондоне. Женский секрет. Полагаю, в него посвящены, дай-ка подумать, в общей сложности тридцать или сорок женщин. И ни одного мужчины. Кроме него, разумеется, Джона Ройдена.

Мне не очень-то хотелось, чтобы она продолжала, поэтому я промолчал.

- Но сначала обещай мне, что ни единой живой душе ничего не расскажешь.

- Да бог с тобой!

- Так ты обещаешь, Лайонель?

- Да, Глэдис, хорошо, обещаю.

- Вот и отлично! Тогда слушай.

Она взяла стакан с бренди и удобно устроилась в углу дивана.

- Полагаю, тебе известно, что Джон Ройден рисует только женщин?

- Этого я не знал.

- И притом женщина всегда либо стоит, либо сидит, как я вон там, то есть он рисует ее с ног до головы. А теперь посмотри внимательно на картину, Лайонель. Видишь, как замечательно нарисовано платье?

- Ну и что?

- Пойди и посмотри поближе, прошу тебя.

Я неохотно поднялся, подошел к портрету и внимательно на него посмотрел. К своему удивлению, я увидел, что краска на платье была наложена таким толстым слоем, что буквально выпячивалась. Это был прием по-своему довольно эффектный, но не слишком оригинальный и для художника несложный.

- Видишь? - спросила она. - Краска на платье лежит толстым слоем, не правда ли?

- Да.

- Между тем за этим кое-что скрывается, Лайонель. Думаю, будет лучше, если я опишу тебе все, что случилось в самый первый раз, когда я пришла к нему на сеанс.

"Ну и зануда, - подумал я. - Как бы мне улизнуть?"