Дорога в Рим

С нетерпением, какого в себе и не подозревал, Ромул помог оборванцу спрыгнуть и, устремляясь вперед, крикнул:

— За мной!

Где шагом, где бегом они прорывались сквозь толпу, прокладывая путь локтями. Мальчишка, худенький и гибкий, проскакивал в такие щели, куда Ромул в жизни бы не втиснулся, и запрыгивал то на лежащие в соломе амфоры с вином, то на груды железного хлама, дразнил возмущенных лавочников и тут же уносился дальше. До Ромула то и дело долетал его тонкий голос:

— Вперед! Я его вижу!

Изнывая от нетерпения, Ромул продирался сквозь людской поток, пытаясь не отстать от оборванца, и к ближайшему перекрестку расстояние между ними сократилось шагов до двадцати.

— Налево! — крикнул юнец.

Ромул, проскочив в случайный просвет между телами, выиграл еще полдесятка шагов и, освобождая кинжал из ножен, прикинул, какую часть Гемеллова туловища отрезать первой: ухо или нос? Или, может, и вовсе кастрировать мерзавца?

Тонкая рука, вцепившись в рукав, остановила его на месте, и Ромул с удивлением узрел мальчишку.

— Что такое?

— Он исчез вон там, — оборванец указал на узкий проулок, засыпанный отбросами и глиняными черепками, с кучей навоза в нескольких шагах от угла.

— Точно? — поморщился Ромул.

Мальчишка кивнул.

— Да, господин. Толстый коротышка с красной рожей, как ты и сказал. По виду бедняк.

Еще бы, пронеслось в голове у Ромула, который разглядывал проулок с плохо скрываемым удовлетворением: что-что, а здешние инсулы уж точно кишат крысами и воняют похуже клоак.

— Пойдем, — велел он, шагнув вперед.

Мальчишка, явно намеренный не упустить обещанную награду, устремился за ним.

Опасаясь вляпаться в груду нечистот, Ромул поначалу шел медленнее, и глаза успели привыкнуть к полутьме. Ноги то и дело оскальзывались на неровной земле, однако он не отрывал взгляда от неуклюжей мужской фигуры в двадцати шагах впереди. По росту и сложению прохожий очень походил на Гемелла, а когда он, споткнувшись о черепок, громко выругался, Ромул застыл от страха, как в детстве, и уже не сомневался: ничей голос не сумел бы так разбередить давние раны, оставшиеся в душе с ранних лет. Перед ним точно был Гемелл. «Что было, то прошло», — напомнил себе Ромул и потянул из ножен кинжал. Мальчишка ахнул.

— Тихо! — шикнул на него юноша, и в тот же миг прохожий, юркнув в узкий проход, исчез из виду, тихо стукнула закрывающаяся дверь. Ромул прошел последние несколько шагов, сердце билось где-то в горле. Перед глазами одно за другим всплывали давние воспоминания: как Гемелл насилует его мать, как бьет Фабиолу и лупит его самого, как орет на управляющего из-за недостачи денег, как выдирает Ромула из рук кричащей матери, отрывает от сестры и тащит в лудус, а там хвастает, что продаст мать на соляные копи, а сестру в публичный дом… Ромул от ярости оскалил зубы. Радостным было лишь последнее воспоминание — рассказ Гиеро о том, что Гемелл разорился.

Ромул, подняв кинжал на уровень глаз, заметил дрожь в руке и велел себе успокоиться. Его молитвы услышаны, за местью дело не станет. Дрожь тут же стихла, и он приготовился покончить с делом. Раз и навсегда.

— Открывай! — рявкнул он, грохнув в дверь рукоятью кинжала.

Глава XXI Опасность

После попытки встретиться с Брутом, которая закончилась стычкой с Антонием и фугитиварием, Фабиола почти не спала. Раз за разом она проклинала свою глупость, толкнувшую ее в объятия начальника конницы, и не находила себе места от осознания чудовищной ошибки. И тщетно мечтала повернуть события вспять, хотя теперь оставалось лишь пожинать плоды собственных деяний. Всегда спокойная и уравновешенная, девушка превратилась в сплошной комок нервов и норовила огрызнуться на каждого, кто попадался под руку. Бенигн и Веттий, самые доверенные друзья, не могли рассеять ее мрачность, и даже учебные бои на ножах и мечах, которые они затевали с Фабиолой в продолжение уроков Секста, не приносили облегчения. Ничто не помогало. Однообразные дни тянулись один за другим, раздражение Фабиолы все росло. Ее досадливые отповеди даже спугнули нескольких клиентов, хотя Лупанарий сейчас безмерно нуждался в деньгах. Разгневанная собственными промашками, она тут же принималась отчитывать девиц за недостаток рвения, и те норовили обходить ее стороной. Даже стойкая Йовина держалась от нее подальше.

Фабиоле было все равно. Жизнь теряла смысл. Союзников не найти, заговор против Цезаря обречен: после недавних триумфов, поразивших великолепием весь Рим, враги диктатора исчезли с глаз. Зачем ей тогда Лупанарий? Все равно без Брута ничего не выйдет.

Любовник не приходил, должно быть, поверил россказням Антония. А сама идти к нему девушка опасалась. Пусть его злость хоть немного остынет, тогда, может, он еще вернется. Начальник конницы, который раньше наведывался каждый день, теперь тоже не появлялся, и это тревожило Фабиолу больше всего.