Дорога в Рим

Мечты схлынули сразу же, как только Ромул ступил в дом Брута. Он назвал свое имя дежурному оптиону, главному над охраняющими дом легионерами, и его провели внутрь. В атриуме какой-то высокопоставленный военный в парадных одеждах передавал гонцу пергаментный свиток.

— Доставить лично в руки Цезарю, — отчеканил он. — Дождаться ответа.

Солдат, вскинув руку в четком приветствии, пронесся мимо Ромула, и юноша нахмурился: даже здесь ему напоминают о диктаторе прямо с порога.

— Кто этот человек?

Властный окрик вернул Ромула к действительности. Встретив подозрительный взгляд военного, юноша разозлился: да кто он такой, этот выскочка? Однако, соблюдая армейский порядок, промолчал и дождался, пока за него ответит оптион.

— Брат Фабиолы, — торопливо объяснил тот. — Ветеран-легионер. Пришел по приглашению.

— Ясно. — Военный презрительно вздернул бровь. — Проводить в дом.

Пока оптион вел его через просторный таблинум, Ромула чуть не трясло от ярости: интересно, Брут к нему отнесется так же, как этот самонадеянный тип? Тут же всплыла неприятная мысль, что нынешнее окружение Фабиолы неминуемо будет считать его низшим. «До тех пор, пока тебя не признают сыном Цезаря», — услужливо подсказал внутренний голос, и Ромул поразился такому мгновенному отклику. Идея казалась фантастической: если Фабиола права, то у диктатора есть более близкие родственники, чем внучатый племянник Октавиан, официально объявленный наследником. «Я брежу, — напомнил себе Ромул. — Мы бывшие рабы, а не аристократы».

Несмотря на снедающую его тревогу, он успел заметить красоту и великолепие сада во внутреннем дворе дома. Везде журчала вода — текла по миниатюрным каналам, брызгала изо рта нимф, плескала в аккуратных фонтанах. Изящные, тщательно раскрашенные статуи дриад и фавнов лукаво выглядывали из-за пышных деревьев. Всюду, как и в только что виденных комнатах, царила роскошь.

Чувствуя себя все более неловко, Ромул вслед за оптионом прошел в небольшой открытый зал, где на столе из розового дерева красовались приготовленные для завтрака фрукты и хлеб. Пол украшала удивительная мозаика, изображающая всадника во главе армии гоплитов, сражающейся против темнокожих воинов-пехотинцев, конницы и слонов.

— Это Александр Македонский, — негромко пояснил оптион, видя, что Ромул восхищенно разглядывает изображение.

— Я так и думал, — ответил Ромул, вспоминая рассказы о великом греческом полководце, слышанные во время похода на восток от Селевкии. Правда, приятные воспоминания тут же схлынули при виде слонов, как всегда напомнивших ему о Бренне.

Оптион, не подозревающий о душевных муках собеседника, пустился в пояснения.

— Александр был непревзойденным полководцем. И кто знает, какие земли еще завоевал бы, не откажись его войско идти дальше. — Оптион улыбнулся. — Однако Цезарь не уступает Александру в заслугах. Говорят, он даже собрался в поход на Восток, как только закончится гражданская война. Вот уж где повоевать бы!

Пораженный Ромул хотел было выспросить подробности, как вдруг в зал вошла Фабиола. Одеяние из шелка и тонкого льна выгодно обрисовывало фигуру, длинные черные волосы падали за спину, перстни и браслеты с драгоценными камнями сияли на руках, подчеркивая синеву глаз. Вокруг шеи лежало ожерелье из крупных жемчужин, каждой из которых хватило бы на годовое пропитание средней семье. На всем ее облике лежал отпечаток уверенности, великолепия и богатства.

— Брат! — воскликнула она, бросаясь к Ромулу, и на него повеяло духами из лепестков роз. — Ты так долго не приходил! Почему?

Ромул шагнул вперед, отчетливо осознавая контраст — его боевые шрамы, простая туника и тяжелые кожаные калиги в сравнении с обликом Фабиолы казались грубыми и уродливыми.

— Сестра! — Он чмокнул ее в щеку. — Как я рад тебя видеть!

Юноша со значением поглядел на оптиона, и тот, поклонившись Фабиоле, направился к выходу.

— Садись. — Девушка указала на сиденья у стола. — Позавтракаем вместе.

Ромул дождался, пока оптион исчезнет с глаз, и объяснил:

— Я же знал, что тебе нужно время помириться с Брутом. Потому и не приходил.

Взяв с блюда спелый персик, он вдохнул нежный аромат. Уж в Маргиане их такими не угощали… Погружая зубы в сочную мякоть, юноша старался прогнать мысли об истинной причине своего позднего прихода — и вдруг понял, что пытается играть в словесную игру с собственной сестрой, предоставляя ей самой начать разговор.

Сестра одарила его сияющей улыбкой.

— Ты так внимателен! Спасибо!

— Все стало по-прежнему?

— Еще лучше, — довольно промурлыкала Фабиола, как кошка, добравшаяся до хозяйских сливок. — Мы счастливы, как никогда. Брут даже пожаловался Цезарю на Антония и рассказал о налете на Лупанарий.

— Правда? — подался вперед Ромул, стараясь не пропустить ни слова. — И что ответил Антоний?

— Все отрицал, конечно. Сказал, что Сцевола — мерзавец и волк-одиночка. Что напал на Лупанарий без спроса, — ответила Фабиола. — Цезарь ему поверил, но начальником конницы назначил другого. Слишком уж много толков о пьянстве Антония.

— Этим-то все и закончится. Как обычно.