Дорога в Рим

— Я не собираюсь с вами драться, — заявил Ромул. Слишком уж многое поставлено на кон.

— Вот и хорошо, — кивнул Бенигн, в глазах которого, к радости Ромула, мелькнуло облегчение. Значит, привратник лишь исполняет свой долг.

Проклиная случай, сделавший его врагом собственной сестры, Ромул кивнул Маттию, и оба направились к Марсову полю, лежащему в северо-восточной части города. Путь займет лишь четверть часа, и до приезда Цезаря останется уйма времени, однако Ромул не знал, куда еще идти. Час молитв миновал, впереди назревала новая битва. Раб ты или свободен, в Риме или нет, битва тебя найдет… Ромул стиснул зубы. Уже неважно, сколько врагов выйдет против Цезаря — пять или пятьсот. Решение принято, и он от него не отступит.

При взгляде на Маттия юношу вдруг кольнула совесть. Он ведь теперь отвечает и за мальчишку. Если Ромул погибнет, Маттий мигом окажется там же, где был. Мать хоть и работает в сукновальной мастерской, но прокормить двоих детей не сможет, как не сможет и прогнать злобного второго мужа, который ушел лишь после угроз Ромула.

Нужно будет переговорить с Секундом, решил Ромул. Пока этого хватит. А мальчишку на всякий случай подготовить к худшему.

— Знаешь, это нелегко понять, но в жизни есть ценности, которыми нельзя поступиться, — начал он. — Если Цезаря у сената ждут убийцы, я попытаюсь их остановить. Любой ценой.

Маттий разом погрустнел.

— Но тебя ведь не убьют?

— Ответ знают одни боги.

— Я тоже буду драться, — пробормотал Маттий.

— Ну уж нет, — серьезно ответил Ромул. — Для тебя есть дело поважнее.

* * *

Секунд с ветеранами ждал их у храма Венеры, где происходили заседания сената. Святилище, окруженное великолепным парком, составляло часть построек, возведенных некогда Помпеем, неподалеку стоял и первый в Риме каменный театр — тот самый, где Ромул убил эфиопского быка. Несмотря на ранний час, представления уже начались, и Ромула передернуло от кровожадного рева толпы. После памятной схватки с быком к зрелищам его никак не тянуло.

Известию о том, что диктатор велел распустить отряд, Секунд не удивился.

— В решительности Цезарю не откажешь, — только и проронил он.

К отчаянию Ромула, Секунд отказался спрятать ветеранов в соседнем проулке на случай, если они вдруг понадобятся.

— Каждый — сам хозяин своей судьбы. Ты предложил помощь, Цезарь отказался. Это его право, мы не должны вмешиваться.

— Его же могут убить! — воскликнул Ромул.

— Таков его выбор, — спокойно ответил Секунд и свистом отозвал солдат.

— Что ты собираешься делать?

— Вернуться в митреум, — просто ответил ветеран. — Мы принесем жертву Митре и попросим его о помощи.

Ромул напоследок шепнул на ухо Секунду, чтобы присмотрел за Маттием, и через миг ветераны ровными рядами уже проходили мимо него, направляясь к митреуму. Многие на прощание кивали, однако ни один не вызвался помочь: приказ Секунда был для них законом еще более непререкаемым, чем для Ромула приказ армейских командиров. Ветеранов юноша не осуждал: их уважение к судьбе других имело тот же источник, что вера Тарквиния, которой гаруспик учил и Ромула. Сегодня, правда, юноше недоставало сил ей следовать.

Ромул насмешливо усмехнулся и глянул на правое плечо, где красовалась татуировка. Что ж, может, он и не такой уж примерный последователь Митры, однако менять решение не станет. Отступить сейчас — то же самое, что бросить Бренна, в одиночку сражающегося со слоном.

Некоторое время он наблюдал за сенаторами, прибывающими на утреннюю встречу. Маттий, нетерпеливо ожидая обещанного поручения, не отходил от него ни на шаг. Подозрительно оглядывая каждого облаченного в тогу нобиля, юноша пытался разглядеть приметы заговора, однако ничего подозрительного не видел: политики, сжимая в руках длинные футляры для письменных принадлежностей, выбирались из носилок и обменивались приветствиями. Близко подходить Ромул опасался, чтобы его не заметили, однако услышанные разговоры ничего ему не дали: кто-то делился сплетнями, кто-то говорил о сыне Лонгина, впервые надевающем сегодня мужскую тогу.

Ромул с интересом смотрел на Лонгина, служившего некогда Крассу. Во время парфянского похода юноша видел его лишь издали, зато именно Лонгин, суровый седой ветеран, допрашивал его перед лицом Цезаря в тот день, когда Ромул получил свободу. И теперь юношу снедало беспокойство: зачем бы богам напоминать ему о Парфии, если Цезарь туда не пойдет? Может, Тарквиний все же ошибся и убийства не будет?

* * *

Утро было в разгаре, и юноша все больше надеялся, что Децим Брут преуспел больше его и убедил Цезаря остаться дома. Хотя в храме уже началось утреннее заседание, у входа, несмотря на тяжелое небо, грозящее пролиться дождем, расхаживали сенаторы. «Главное, чтобы Цезарь не приехал», — твердил себе Ромул.

Однако надежды его пошли прахом: на площади показались богато украшенные носилки. Четверо крепких рабов в набедренных повязках тащили носилки на плечах, впереди шел пятый — с длинным шестом, чтобы освобождать путь в многолюдной толпе зевак и просителей. Услышав, как передний раб выкрикивает имя Цезаря, Ромул вскочил на ноги.