Дорога в снегопад

Кузен Андрей возник перед ним внезапно, как бы вынырнув из недр созданного им клуба. Красота матери Натальи Владимировны не передалась ему, зато передалась ограниченная самоуверенность отца. Он не был привлекателен, но следил за собой. На модно, коротко стриженной голове, что указывало на внимание стилиста, волосок лежал к волоску, бачки были аккуратно наблюдены, и, в общем, облик его полностью соответствовал тому народившемуся сословию, которое он представлял.

– Ну как ты? – ослепил он Алексея довольно привлекательной улыбкой.

– Классно, – пожимая ему руку, сказал Алексей. – Юля, Андрей.

Андрей приветливо покивал Юле. Улучив мгновение, когда она отвела взгляд, он одобрительно подмигнул Алексею.

– Матерь говорила, будто ты возвращаться собираешься.

– Так, – уклончиво ответил Алексей. – Будет видно.

– А чего здесь? – спросил он как бы сам себя и сам же ответил: – Скучно, наверное, в Эдинбурге? Что за город-то?

– Да нормально, – усмехнулся Алексей. – Нормальный город.

– Что, насовсем? – не удержалась Юля, дотоле терпеливо пережидавшая разговор родственников.

Андрей глянул на нее, словно только что заметил, и хотел что-то сказать, но кто-то от стойки зачем-то позвал его, и он, отходя от них, сделал рукой знак, означавший, что разлука не будет долгой. Больше тем вечером Алексей его не видел.

Сидя в этом клубе, Алексей опять поймал себя на мысли, что морально готовится если не к нищете, то к честной, опрятной бедности, потому что прекращение работы в Шотландии и переезд в Москву никаких прибылей не сулил. Юля рассказывала о своем новом проекте, связанном с авторским кино, а он, задержавшись взглядом на плакатной девушке в косынке сестры милосердия, признался себе, что не верит Кире, не может почему-то поверить, а поверить очень хочется, и, когда Юля сказала очередную глупость, он придвинулся к ней, привлек к себе и соединил свои губы с ее губами. Несколько мгновений ее губы хранили сдержанную неподвижность, но потом она мягко высвободилась и сказала так же мягко, немного смущаясь:

– Не сегодня.

* * *

Татьяна Владимировна бережно, нет, благоговейно хранила детские фотографии Алексея. Фотографии вообще были одной из доступных ей страстей, и, как и положено в подобных случаях, она отдавалась ей сполна. Иногда на нее находило, и она часами пересматривала желтеющие карточки, заново раскладывала их по альбомам то в строгом хронологическом порядке, а то нарушая историческую правду ради одной ей ведомых эстетических капризов. После смерти Федора Аркадьевича, Алешиного отца, Татьяна Владимировна замуж больше так и не вышла: все ей казалось, что будут обижать ее Алешу, да к тому же особенно никто к ней и не сватался.

Когда в 1987 году пришла ему пора служить в армии, она, хотя и не была никогда религиозна, ездила на Якиманку к Иоанну Воину, ставила свечи и в коричневой полумгле храма жарко молилась о том, чтобы миновали Алексея ратные опасности, а потом долго разглядывала обетные цепочки и драгоценные камни на богородичных ризах. Украшения здесь были богатые, затейливые, скопившиеся за многие годы, потому что этот храм был одним из немногих, которые не закрывали никогда со времени его освящения в Петровское царствование, а у нее только и были что две скромные сережки в виде липовых листочков, толстое обручальное кольцо в стиле шестидесятых и еще цепочка с кулончиком, которую подарил ей муж, когда в 1974 году защитил диссертацию. Ее-то и предназначила Татьяна Владимировна в скромный, светлый дар Богоматери Феодоровской, по имени которого образа давали отчества русским императрицам протестантского происхождения. Только она осуществила свое приношение, как стали поговаривать о выводе ограниченного контингента из Афганистана, но тут заполыхали собственные окраины, и Татьяна Владимировна жадно смотрела новости и в буквальном смысле считала дни.

Однако все обошлось, сын вернулся живой и здоровый, а ее золотая цепочка висела с тех пор под стеклом в маленьком окладе на левой стенке между трапезной и купольной частью.

Теперь же самой заветной ее мечтой было дождаться Алешиной свадьбы и – об этом она даже боялась думать в полную силу – внучки или внука. За годы ожидания требования ее к будущей невестке, если они и были когда-то, как-то порастерялись. «Кого уж Бог даст», – кротко думала она и недоумевала на сына, отчего не подружится он с какой-нибудь девушкой, благо их вокруг было, как ей казалось, предостаточно. Тех денег, что регулярно переводил ей Алексей, она почти не трогала и мало-помалу, не говоря ему ничего, скопила приличную сумму. Все это она предназначала будущим внукам. Когда ездила к нему в Эдинбург, ожидала перемен в его личной жизни, но и там следов женской руки не обнаружила. Впрочем, это открытие встретила она даже с радостью. Ничего не имела она против английских или шотландских девушек, но казалось ей не без оснований, что такой союз окончательно отдалил бы Алексея от московского дома и сделал бы его каким-то взаправдашним иностранцем.