Дорога в тысячу ли

— Я должен был уже умереть, но я жив, господин.

— Я очень этому рад. Хвала Господу, — Шин улыбнулся молодому человеку, не зная, как защитить его от желания принести столь грандиозную жертву.

Он был недоверчив. Если бы не теплое письмо от друзей в Пхеньяне, восхвалявших ум и компетентность Исэка, Шин подумал бы, что тот — религиозный фанатик.

— Что говорит молодая женщина об этой идее?

— Не знаю. Мне еще нужно обсудить все с ней. Вдова рассказала мне о проблеме ее дочери только вчера. А вечером, перед молитвой, мне пришло в голову, что я могу помочь им: дать женщине и ребенку мое имя. Как меня зовут? Это только вопрос благодати. Я родился мужчиной, который может оставить имя своим потомкам. Если молодую женщину обманул и бросил негодяй, вряд ли ее стоит сурово осуждать, и, конечно, ребенок невиновен. Почему он должен страдать?

Шин не мог не согласиться.

— Если Господь позволит мне жить, я постараюсь стать хорошим мужем для Сонджи и хорошим отцом этому ребенку.

— Сонджи?

— Да. Это дочь хозяйки пансиона.

— Твоя вера крепка, сын мой, и твои намерения благородны, но…

— Каждый ребенок должен быть востребован; женщины и мужчины в Библии терпеливо молятся о даровании им детей. Быть бесплодным означает быть изгоем, разве не так? Если я не женюсь и не обзаведусь детьми, я окажусь бесплодным. — Исэк никогда раньше не формулировал эту мысль, и теперь она взволновала его самого.

Шин слабо улыбнулся в ответ. Потеряв четырех детей и жену во время эпидемии холеры пять лет назад, пастор обнаружил, что не в состоянии говорить о потере. Любые слова были бы пустыми и бессмысленными. После смерти семьи его вера не поколебалась, но характер ее изменился.

Казалось, в теплой комнате стало прохладнее. Шин с почтением и восхищением смотрел на молодого идеалиста, глаза которого сияли, но жизненный опыт пастора порождал сомнения в таком энтузиазме.

— Вчера утром я начал читать Осию, а несколько часов спустя хозяйка пансиона рассказала мне о беременности своей дочери. К вечеру я знал, что Господь указал мне путь. Такого никогда прежде со мной не случалось. — Исэк подумал, что не стоило говорить об этом. — А с вами? — Он заметил недоверие в глазах старшего пастора.

— Да, случалось и со мной, но не всегда так ярко. Я слышу голос Бога, когда читаю Библию. Конечно, мы всегда должны быть открыты Ему, но опасно думать, что все вокруг — есть знак Бога. Хотя, возможно, Господь постоянно разговаривает с нами, но мы не умеем слушать, — сказал Шин, ему было неловко признаваться в своих сомнениях, но он подумал, что они важны.

— Когда я рос, то видел минимум трех незамужних беременных девушек. Одна была служанкой в нашем доме. Две из них убили себя. Наша горничная вернулась к семье в Вонсан и рассказала всем, что ее муж умер. Моя мать, женщина, которая никогда не лжет, велела ей так говорить, — продолжал Исэк.

— В наши дни такое происходит все чаще, — кивнул Шин. — Особенно в трудные времена.

— Хозяйка пансиона спасла мне жизнь. И, может быть, эта моя жизнь окажется полезной хотя бы для этого семейства. Перед смертью я всегда хотел сделать что-то важное. Как мой брат Самоэль.

Шин кивнул. Он слышал от своих друзей по семинарии, что Пэк Самоэль был лидером движения за независимость Кореи.

— Может быть, моя жизнь обретет значение — не такое большое, как жизнь моего брата, но все же. Надеюсь, я смогу помочь молодой женщине и ее ребенку. И они станут помогать мне, потому что у меня будет своя семья, а это великое благо.

Шин вздохнул.

— Прежде чем что-либо предпринять, я хотел бы встретиться с ней. И с ее матерью.

— Я попрошу их приехать, если Сонджа согласится выйти за меня замуж. Она совсем не знает меня.

— Это вряд ли имеет значение. — Шин пожал плечами. — Я не видел свою жену до дня свадьбы. Я понимаю ваше желание помочь, но брак — серьезное таинство перед лицом Бога. Вы понимаете, о чем я говорю. Пожалуйста, приведите их ко мне, как только сможете.

Старший пастор положил руки на плечи Исэка и помолился за него, прежде чем попрощаться.

Когда Исэк вернулся в пансион, братья Чон растянулись на теплом полу. Они успели поужинать, и женщины убирали остатки их трапезы.

— Ах, пастор гулял по городу? Вы, должно быть, хорошо чувствуете себя и можете выпить с нами? — Компо, старший из братьев, подмигнул.

— Как ваш улов? — спросил Исэк.

— Никаких русалок, — разочарованно заявил Фатсо, младший брат.

— Просто позор, — улыбнулся Исэк.

— Пастор, вы хотите поужинать? — спросила Чанджин.

— Да, спасибо. — На открытом воздухе он проголодался, и это было чудесное, давно забытое чувство.

Братья Чон не собирались ложиться спать, но уступили ему место у стола. Компо похлопал Исэка по спине, как старый друг. В компании постояльцев, особенно добродушных братьев Чон, Исэк ощущал себя живым человеком, а не болезненным мальчиком, который провел большую часть своей жизни в помещении с книгами.