— Разве поджигать хорошо? — спрашивает Ракова, наклоняясь к Петьке.
— Плохо.
— Почему же ты думаешь, что Володя поджег?
— О! — удивляется Петька. — Так не про меня же рассказ? А про этого… Володю. Сказано: «как увидит спички, так и подожжет». А тут зажигалку нашел. Ясное дело, поджег.
— Но ты считаешь, что поджигать плохо?
— Ясно, плохо.
— А почему?
Петька пожимает плечами и молчит. И правда, что тут скажешь?
— Ну, послушай еще один рассказ: «Павел часто ходил в кинематограф. Однажды шла особенно интересная картина, но как раз у мальчика денег не было. Толкался Павел у кассы и заметил, как одна женщина уронила на пол сумку. Павел поднял ее, подумал и…» Как ты думаешь, что он сделал?
— А кто его знает.
Лицо у Петьки скучающее. Видно, ему уже изрядно надоели эти пустопорожние разговоры.
— Ну, а ты как поступил бы? — допытывается Ракова.
— Я бы сказал: «Гражданка, чего вы смотрите? Вот она, ваша сумка!»
Я вздыхаю с облегчением. Кажется, несколько смягчилась и Ракова.
— Скажи, Петя, любишь ты кого-нибудь из родных? — спрашивает она.
— А у меня их нет.
— Где же они?
— Померли.
— Все умерли? А отчего?
О, черт! Петька ерзает на стуле. Вздыхает. Рукавом утирает лоб:
— Я маленький был. Не знаю.
— Ну, а как ты думаешь, Петя, надо слушаться отца, матери?
— Ясно, надо.
— А почему?
Снова молчание. Петька шумно вздыхает.
— Скажи, Петя, кого ты называешь своим товарищем?
— Павлушу Стеклова. И Леньку.
— Нет, не то. Какие качества ты ценишь в товарище?
— Качества? — с недоумением переспрашивает Петька.
Я тихо прикрываю дверь.
Учитель, воспитатель думает над каждым из ребят дни напролет, ищет ключ к каждому, ищет иной раз долго, мучительно. Настоящий воспитатель долгие месяцы, иной раз годы смотрит, наблюдает, думает, сомневается. А тут приходят люди в полной уверенности, что вот так, с ходу, залезая ребятам в душу, все раскроют и выяснят. Мы берегли наших мальчишек, боялись неосторожным словом разворошить в их сердце больное воспоминание, а тут человек, воображающий себя знатоком детской психологии и детской души, бесцеремонно выспрашивает: «Родители умерли? А отчего они умерли?»
Что они знают о детях? Что в них понимают?
Среди дня снова заглядываю к себе. На этот раз без всяких угрызений совести и морального посасывания под ложечкой бесшумно занимаю наблюдательный пост — должен я все-таки знать, что там вытворяют с ребятами! Сейчас обследованию подвергается Репин.
— Воровать нельзя, — неторопливо, вразумительно объясняет он. — Не следует брать то, что принадлежит другому. Это чужая собственность.
Он сидит перед Раковой — миловидный, аккуратно причесанный, спокойно глядя на нее большими голубыми глазами. Правильный профиль, на щеке ямочка. Она, наверно, заметила ямочку. Но где ей разглядеть в глубине этих глаз хорошо знакомую мне усмешку, умело скрытую издевку, которую я прекрасно различаю сейчас в мягком, размеренном тоне его вежливых ответов.
— Если бы ты нашел кошелек с деньгами, что бы ты сделал?
— Постарался бы найти хозяина и отдал бы ему деньги. А если бы не нашел, отнес бы в милицию.
Знала бы она, что перед ней вчерашний вор, и не просто мелкий воришка, укравший с голодухи булку, а вор квалифицированный, смелый, любитель, лишь недавно и с трудом отставший от этой привычки! Да и отставший ли? Она и не поверила бы: такой хороший, вежливый мальчик, так разумно отвечает на вопросы…
— Вот тебе, Андрюша, карандаш и бумага, напиши на этом листке сочинение на тему: «Чем ночь темней, тем ярче звезды».
— А можно стихами? — спрашивает Андрей.
— Ты можешь стихами? — почти подобострастно произносит Ракова.
— Могу. Погодите минуточку.
— Да, да, я жду!
Я тоже жду. Минут через пять Андрей с чувством декламирует:
45
Что они знают о детях?
— Очень, очень интересные результаты! — говорит вечером Ракова. — Но не слишком утешительные. Почти у всех ваших детей эмоциональная сфера развита гораздо, гораздо ниже нормы. Кроме Репина, конечно.
— Мотивы большинства поступков очень далеки от нормальных принципиальных суждений, — добавляет Грачевский. — Такие их суждения, как «воровать нельзя — сажают в тюрьму», показывают, что они являются полными утилитаристами. Мои наблюдения над несовершеннолетними, шаблоны поведения которых упорно и длительно отклоняются от требований, предъявляемых им обществом и государством, показывают, что из вкусо-обонятельных гиперэмоций наиболее часто встречается страсть к лакомствам, вину, курению…
— Простите, а кто же это у нас такой — со вкусо-обонятельной гиперэмоцией? — Екатерина Ивановна недоуменно хмурится, косая складка прорезает ее лоб.