Дорога великанов

Я был уверен, что шериф меня помнит. У дедушки в прикроватной тумбочке хранился пистолет сорок пятого калибра. Я это знал, и бабушка знала, что я знаю. Когда она уходила в магазин, она клала пистолет в сумку, чтобы я не соблазнился его опробовать. Поэтому однажды я позвонил шерифу и сказал: «Хочу сообщить, что шестидесятипятилетняя старушка с пистолетом в сумке мчится в сторону Норт-Форка на старом «Форде» пятьдесят девятого года. – И для пущего эффекта прибавил: – Если вы ее не остановите, последствия могут быть ужасны: я вас предупредил. Внуку ли не знать бабулиных планов».

В результате на подъезде к автостоянке, около банка, старушенцию окружило шесть полицейских машин. Бабулю прижали носом к капоту, заломили ей руки и забрали в участок. Она долго объяснялась, прежде чем ее отпустили. И, кстати, копы меня не выдали: они любят делать вид, что информаторы им не нужны. Бабуля меня подозревала, но я отпирался: откуда, мол, у меня время заниматься такими глупостями?

– Так чего ты хочешь?

– Хочу сказать шерифу, что убил своих бабушку с дедушкой.

– Я ему передам.

Она повесила трубку: решила, я пошутил. В день убийства президента США сложно убедить людей в том, что ты кого-то прикончил. Даже если преступник справился с президентом в одиночку, он мог действовать от имени коммунистов. Возможно, женщина из полиции теперь боялась ядерной войны и беспокоилась о том, как спасти собственную задницу, а не о стариках, которые в любом случае скоро окочурились бы.

Несмотря ни на что, я признался – бросил в море бутылку – и чувствовал себя уже лучше.

8

Теперь я собирался налегке отправиться в путь по широким дорогам Америки. Я собрал вещи. Не глядя на бабушку, перетащил ее за ноги в дом. Она окоченела и стала твердой, как ствол дерева. Я загрузил вещи в машину, сложил все свои рубашки в одну небольшую сумку. Захватил пиво и две бутылки виски – на случай, если выдастся холодная ночь. Заграбастал походную газовую плитку, кастрюли, чтобы не питаться одним фастфудом, одеяла и старый отцовский спальный мешок времен войны. Я был готов. Не забыл ни мыло, ни зубную щетку, ни туалетную бумагу. Выехал из гаража, открыл окна.

Через девять метров пришлось повернуть назад. Я вспомнил, что оставил в доме винтовку: плохая, очень плохая идея!

Вновь покинув дом и проехав примерно восемьсот метров, я почувствовал в салоне знакомый запах: через открытую дверцу в машину забралась собака. Сначала я хотел отвезти ее обратно, но потом решил бросить где-нибудь по дороге.

Южный ветер поднимал пыль. Я включил дворники. Природа стискивала меня в своих объятиях. На перекрестке я повернул на север с единственной мыслью: пересечь границу как можно быстрее, воспользоваться всеобщим смятением и тихонечко улизнуть. Если придерживаться северного направления, то приедешь в Канаду. Разумеется, от Сьерра-Невады ближе всего Мексика, но я не говорил по-испански, да и сама страна меня не слишком привлекала. Судя по вестернам, все мужчины в Мексике развратные и жестокие, а женщины только и делают, что позволяют себя насиловать или прислуживают на кухне пьяным тупым ханыгам. Плюс Канады в том, что там говорят по-английски. Первые пятнадцать лет своей жизни я провел в приграничном штате, в Монтане, так что в Канаде окажусь почти дома, хоть никогда и не любил его. На востоке меньше риск попасться. Но сначала надо пройти горы, а в это время года там можно превратиться в снеговика. Если пересечь горы, то окажешься в Неваде, тоже не отличающейся мягким климатом. Я не испытывал ни малейшего желания застрять в пустыне из-за нехватки бензина и умереть от жажды.

Итак, я решил ехать на северо-запад, к океану: суровая зимняя погода там не столь ощутима. В голове у меня уже возник план действий: продать машину-развалюху, отложить большую часть денег на побег, а на оставшиеся купить мотоцикл. Я предвкушал веселое путешествие. Чувствовал себя не беглецом, а, скорее, парнем, который хочет как следует оторваться на своих последних каникулах, прежде чем наступит не слишком приятный трудовой год. Я даже ни разу не помыслил о том, что могу выйти сухим из воды. Просто мечтал сделать последний глоток воздуха перед тюрьмой, а может, и перед казнью: в те времена на электрическом стуле подыхало столько же людей, сколько летним вечером – комаров на галогеновой лампочке, пока по телевизору показывают детектив[14]. Несовершеннолетних обычно не казнили, но, учитывая длительность судебного процесса, к моменту вынесения вердикта перед присяжными мог оказаться уже вовсе не подросток[15].

Так я думаю сейчас, тогда мои мысли путались. Меня всегда преследовали два страха: страх физического насилия, которое мне с моими габаритами вряд ли грозило, и страх себя самого, отравивший мою собачью жизнь от начала до конца. Всё, мною совершенное, имело свои причины. И бояться последствий не было никакого смысла.