Песня Ган Итаи внезапно прекратилась, хотя отзвук ее, казалось, еще долго висел в воздухе. Теперь ветер разносил по палубе только крики ужаса и унылое трубное уханье толпящихся морских демонов.
Мириамель лихорадочно шарила у пояса. Наконец ее пальцы сомкнулись на охотничьем ноже Аспитиса. Сердце ее дрогнуло, когда рукоять застряла в складках намокшей одежды, но принцесса дернула сильнее, и нож освободился. Она взмахнула им, стряхивая ножны, и с силой ударила по серой руке. Нож полоснул по коже, оставив полоску чернильной крови, но тварь не ослабила хватки.
— Ах, спаси нас Бог! — в ужасе крикнул Кадрах.
Рот килпы округлился, но она не издавала ни звука, медленно подтягивая девушку к себе, так что Мириамель уже видела, как дождь стекает по блестящей коже в мягкую бледную влажность красного рта. С криком ярости и отвращения Мириамель ринулась вперед, вонзив нож в мягкое тело твари. Теперь килпа издала тихий удивленный свист. Кровь хлынула на руку Мириамели, и девушка почувствовала, что хватка чудовища слабеет. Она ударила еще и еще раз. Килпа судорожно забилась, и так продолжалось, казалось, целую вечность. Наконец тварь обмякла. Принцесса откатилась в сторону и, содрогаясь, опустила руки в очистительную воду. Цепь Кадраха была все еще намотана на шею килпы, и в этой картине было что-то особенно отвратительное. Глаза монаха были широко раскрыты, лицо — совершенно белое.
— Отпусти ее, — задыхаясь, сказала Мириамель. — Она мертвая. — Гром эхом отозвался на ее слова.
Мириамель повернулась, чтобы оглядеться по сторонам. Мачта горела, как Йирмансольское дерево, — колонна пламени, подстегиваемая ветром. По всей палубе метались группы сражающихся людей и килп, но полоса между шлюпкой и полубаком была относительно свободна.
— Оставайся здесь, — сказала она Кадраху, опуская капюшон, чтобы скрыть лицо. — Я должна найти Ган Итаи.
Удивление Кадраха быстро сменилось яростью.
— Вы сошли с ума!
Мириамель не стала тратить время на препирательства:
— Оставайся здесь. Защищайся веслом. Если я скоро не вернусь, спускай лодку и прыгай за ней. Я приплыву к тебе, если смогу. — Она повернулась и пошла назад, сжимая в руке нож.
Прекрасный корабль «Облако Эдны» превратился в адское судно, какое могли бы создать корабельщики ада для того, чтобы мучить грешников в самых глубоких морях проклятия. Вода залила бóльшую часть палубы, а огонь с центральной мачты уже перекинулся на две другие. Куски горящей парусины, словно демоны, оседлали ветер. Те несколько окровавленных матросов, которые все еще оставались на палубе, выглядели подавленными, как заключенные, получившие более жестокое наказание, чем заслуживает даже самое тяжкое преступление. Много было и убитых килп — целая груда студенистых тел лежала у мачты, где сражались Аспитис и его офицеры. Несколько тварей, судя по всему, спрыгнули за борт вместе со своей добычей, но остальные еще ползали по палубе, охотясь за уцелевшими людьми.
Мириамель без приключений добралась до надстройки, хотя ей пришлось пройти гораздо ближе, чем хотелось бы, к закусывающим килпам. Что-то в ней вяло изумилось тому, что она может довольно спокойно смотреть на подобные сцены. Сердце ее, казалось, окаменело: годом раньше любая из них заставила бы ее зарыдать и в панике броситься на поиски убежища. Теперь она знала, что, если потребуется, она пройдет сквозь огонь.
Она достигла ступеней и быстро поднялась на полубак. Ниски все еще пела; над палубой висела тоненькая монотонная мелодия — только легкая тень той силы, которая превзошла даже завывания ураганного ветра. Страж моря, ниски сидела на палубе, скрестив ноги. Она так склонилась, что лицо ее почти касалось досок.
— Ган Итаи, — сказала Мириамель, — лодка готова! Пойдем.
Сначала ниски не ответила. Потом она выпрямилась, Мириамель охнула. Она никогда не видела такого отчаяния на лице живого существа.
— Ах нет, — простонала Ган Итаи. — Во имя Не Нанесенных На Карты, уходи!
— Но разве ты не пойдешь с нами?
Ниски снова застонала. Лицо ее казалось постаревшим на сто лет. Глаза ввалились, блеск их погас.
— Я не могу уйти. Я — единственная надежда уцелеть для этого корабля. Это не снимет моей вины, но облегчит мое истерзанное сердце. Да простит меня Руян — зло мира довело меня до этого. — Она откинула голову и издала горестный стон, вызвавший слезы у Мириамели. — Ступай! — выкрикнула ниски. — Ступай, я умоляю тебя!