Дорога ветров

Конечно, это была только еще одна часть его наказания — призрачная колеблющаяся реальность его тюрьмы. Всего мгновением раньше он был уверен, что великая бездна простирается перед ним, бездна, которой на самом деле не существовало, как доказывало прикосновение его пальцев к холодному камню. Раньше он уже встречал великолепные колонны, поднимающиеся к потолку, и ощупывал искусную резьбу, пытаясь прочитать хоть что-то, несущее надежду, но уже через секунды обнаруживал, что стоит в центре пустого зала, в котором не было не только колонн, но даже обломков камней.

Что же с другими? подумал он. Что с Элиасом и этим дьяволом Прейратсом? Конечно, если божественное правосудие свершилось, они не могли избежать его — только не они, чьи преступления были куда ужаснее и непростительнее, чем все сделанное Гутвульфом. Что случилось с ними и со всеми другими бесчисленными грешниками, которые жили и умерли на этой несчастной земле? Был ли каждый из них приговорен к собственному одинокому проклятию? Блуждали ли по другую сторону каменных стен другие, такие же несчастные, как Гутвульф, раздумывая, не являются ли они последними существами во вселенной?

Он с трудом встал на ноги и, спотыкаясь, пошел вдоль стены, колотя по ней ладонью.

— Вот я! — кричал он. — Я! — Он снова упал на пол, и его ладонь соскользнула вниз по холодной и чуть влажной поверхности стены.

Все те годы, когда он был еще жив — потому что он не мог не чувствовать, что жизнь его уже окончена, хотя мятежный дух все еще обитал в больном и голодном теле — Гутвульф никогда не знал простого чувства товарищества. Он получал удовольствие от встреч с другими — грубой компании мужчин, мягкой податливости женщин — но всегда мог обходиться без них. Друзья умирали или уходили. От некоторых Гутвульф был вынужден отвернуться, когда они противостояли ему, одного или двух ему пришлось убить, несмотря на предшествующую дружбу — даже король под конец пошел против него, но Гутвульф был силен. Нуждаться — значит быть слабым. Быть слабым — значит не быть мужчиной.

Теперь Гутвульф думал о самом ценном, что у него было. Это не была его честь, потому что он знал, что предал ее, когда не пошевелил и пальцем, чтобы помочь Элиасу противостоять его растущему безумию. Это не была его гордость, потому что он потерял ее вместе со зрением, превратившись в спотыкающегося инвалида, которому приходилось звать слугу, чтобы он подал ему ночной горшок. Даже мужеством своим он больше не мог распоряжаться, потому что оно улетучилось, когда Элиас заставил его коснуться серого меча, и Гутвульф ощутил, как ужасная холодная песнь Скорби растеклась по нему, словно смертельный яд. Нет, единственное, что было оставлено ему, казалось самым эфемерным из всего возможного — маленькая искорка, которая все еще жила и надеялась, погребенная под тяжким грузом отчаяния. Может быть это была душа, о которой болтали священники, а может быть и нет — ему это было все равно. Но он знал, что отдал бы даже эту последнюю, драгоценную искру только за то, чтобы снова иметь товарища — если только мог когда-нибудь наступить конец этому ужасающему одиночеству.

Пустая тьма внезапно наполнилась сильным ветром — ветром, который дул сквозь него, но не пошевелил ни волоса у него на голове. Гутвульф слабо застонал — это случалось с ним и раньше. Пустота, окружавшая его, наполнилась щебечущими голосами. Они проносились мимо него — стонущие, печальные слова, которых он не мог понять, но чувствовал, что они полны тоски, потери и страха. Он протянул руку, зная, что тронет пустоту… но рука коснулась чего-то.

Задохнувшись от неожиданности, Гутвульф отдернул ее. Мгновением позже, когда вихрь вопящих теней исчез в отдалении, что-то снова коснулось его, на этот раз толкнув его вытянутую ногу. Он крепко зажмурился, как будто то, что там было, могло поразить зрение даже слепого человека. Его еще раз настойчиво толкнули в ногу, он снова медленно потянулся и ощутил… мех.

Кошка, потому что это именно она и была… Он чувствовал, как под его рукой изгибается пушистая спина, длинный хвост, скользящий между его пальцев. Это кошка толкала его колено маленькой твердой головкой. Он не мог шевельнуться, боясь, что она испугается и убежит. Гутвульф затаил дыхание, наполовину уверенный, что через мгновение она исчезнет, как и другие части странного глубинного мира. Но кошка, казалось, была довольна своей собственной реальностью — она положила передние лапки на его ногу, деликатно выпуская когти и вытягиваясь под его бережным прикосновением.

На мгновение, пока он почесывал и гладил, а невидимое животное изгибалось от удовольствия, он вспомнил, что не ел ничего, кроме проклятых ползучих тварей с тех пор, как попал в это ужасное место.

Теплое тело двигалось под его рукой — настоящий пир для умирающего от голода человека — горячее мясо и соленая кровь, отделенные от него только тонкой прослойкой меха.