Дорога ветров. Том 2

ерез два часа после нашего возвращения из Западного маршрута в лагерь подошли „Дракон“ из Улан-Батора и „Тарбаган“ с Алтан-улы. Таким образом, мы сразу оказались в курсе всех дел: узнали, что окончился весь запас леса и гвоздей, что масло для автомашин на исходе, что на раскопках в Алтан-уле поломались о твердый песчаник все наши инструменты. В остальном дела обстояли благополучно. Выкопанные в Нэмэмэгэту коллекции были вывезены из ущелий и частью перевезены в Далан-Дзадагад. Оставшаяся часть стояла победной пирамидой на высоком бугре недалеко от бывшего Центрального лагеря. Сюда, во временный лагерь, свозились коллекции с „Могилы Дракона“, еще не упакованные за отсутствием досок. Лукьянова заведовала этим лагерем, в шутку прозванным „Лукьян-сомоном“. Несколько дней она провела тут в одиночестве, царицей всей западной части котловины. Потом в помощь ей был отряжен рабочий Намсарай.

Я отправился на „Могилу Дракона“ на следующий же день после приезда, поговорил с Эглоном и убедился в безнадежности дальнейшего продолжения работы. Огромные плиты песчаника, содержавшие скелеты утконосых динозавров, не поддавались разделению на подъемные части, так как кости крошились и высыпались. Чтобы не погубить ценнейшей находки, следовало брать ее большими плитами по тонне и более весом, а значит — прокладывать сюда доступную для автомашин дорогу. Волей-неволей приходилось отложить раскопки „Могилы Дракона“ до следующей экспедиции. Я до такой степени не люблю откладывать что-либо намеченное, что меня в этих случаях одолевает хандра. Но когда я ранним утром 7 июля вышел из палатки на „Могилу Дракона“ и окинул взглядом невеселое место, то оно совершенно преобразилось. Отвесные кручи Алтан-улы стали темно-зелеными, очень густого цвета, с отдельными черными пятнами пустынного загара и серыми бороздами русел и рытвин. Прямо перед нами — светло-серые бледные обрывы и останцы, подчеркнутые полосой ярко-оранжевых песков на уровне „Могилы Дракона“. Как всегда, величественная и покойная красота пустыни утешила меня.

„Что же такое Гоби?“— подумалось мне. И тысячи километров пройденных путей образовали в памяти сменяющуюся ленту мысленных картин. В прежнем моем представлении Гоби была равниной пустыней, каменистой или песчаной, с редкой растительностью и палящим зноем. При более близком знакомстве Гоби сделалась гораздо более сложным понятием.

Это прежде всего равнинные плоские впадины с песками и глинистыми площадками в центре, где мало обнаженной почвы, а все одето щебенкой, черной, коричневой или серой, мелкой во впадинах и крупной — в горах. Это мелкосопочник — сильно размытые, задернованные плоские холмы или небольшие горы. Это гряды обнаженных твердых пород с россыпями камней и невысокими ощеренными скалами. Это обширные светлые плоскогорья, покрытые редкой желтой травой — ковыльком, и это же невысокие горы, вокруг которых вся поверхность иссечена мелкими промоинами и сухими руслами. Горы — то округлые, иногда засыпанные песками, то обнаженные, ощетиненные, истерзанные ветром и зноем. И, наконец, Гоби пересечена грозными, голыми скалистыми хребтами. Мощные пояса из крупных камней и щебня охватывают эти бастионы безжизненной материи. Подступы к ним заграждены бесчисленными сухими руслами, в которых встречаются неожиданные оазисы могучих деревьев — хайлясов и евфратских тополей. Гоби — это бесконечные заросли саксаула, редких кустов караганы, лука и полыни. Пухлые глины и солончаки с жирной зеленью солянок и эфедры. Есть здесь и громадные полосы подвижных песков с барханами стодвадцатиметровой высоты, зловеще курящиеся даже на слабом ветре. И еще многое и многое можно сказать о Гоби…

Передать основное ощущение Гоби в целом можно двумя словами: ветер и блеск. Ветер, дергающий, треплющий и раскачивающий, несущийся по горам и котловинам с шелестом, свистом или гулом… Блеск могучего солнца на неисчислимых черных камнях, полированных ветром и зноем, горящие отраженным светом обрывы белых, красных и черных пород, сверкание кристалликов гипса и соли, фантастические огни рассветов и закатов, зеркально-серебряный лунный свет, блестящий на щебне или гладких „озерках“ твердой глины…

Июль оказался самым прохладным и дождливым месяцем. Медленно шли дни в нашем лагере в центре котловины Нэмэгэту. Машины работали неустанно, вывозя коллекции и снаряжение в Далан-Дзадагад. В дождливые дни почва стала более мягкой, и машины продавили и накатали наконец дорогу из котловины в Ноян-сомон. Теперь достижение сомона для машин с полным грузом было делом нескольких часов. Но дорога досталась нам недешево: все машины дымили, требуя смены колец, груда поломанных рессор на складе в Улан-Баторе все увеличивалась. Приходилось поочередно отправлять машины в Улан-Батор для ремонта. Первым ушел туда с легким грузом из бочек доблестный „Дзерен“, рама которого, треснувшая в Западном маршруте, угрожающе прогибалась. Наличный состав экспедиции вновь разделился на два отряда.