Дорога ветров. Том 2

Скот в Монголии имеет и символическое значение для выражения людских чувств и характеров. Овца — символ глупости, лошадь — дружбы, верблюд — покорности, корова — упрямства, коза — злости, хитрости и всяческого сквернодушия.

Иэнхорло попрощался, вышел из палатки, бережно поднял угол нашего спущенного флага и громко сказал: «Уунийг узуулэгч!» («Друг на всю жизнь!») Арат вскочил на лошадь и грустный направился вниз по сухому руслу.

Девятого июля мы погрузили последний монолит и в двенадцать часов покинули лагерь. Но после выезда на дорогу пришлось почти час дожидаться «Тарбагана» и полуторку. День был знойным, и мы скучились в короткой тени под машинами. Даже ноги надо было убирать в тень — сапоги накалялись на солнце. Оказалось, что у полуторки в пятидесяти метрах от лагеря отлетел кронштейн задней рессоры — совершенно такая же авария, какая была у нас в 1946 году со «Смерчем», тоже в самый момент выезда. Повсюду замечались следы сильных дождей. Дорога сделалась тяжелой, моторы нагревались. Даже в Гуйсуин-Гоби центральная впадина с пухлыми глинами оказалась затопленной. Озерцо пришлось объезжать, осторожно выбирая дорогу на взбухшей глинистой почве.

Мы ночевали на станции в развалинах Могойн-хурэ и простились со снежными горами (Цасту-Богдо) только на следующее утро. У хозяина станции я увидел тощую кошку — животное, редко встречающееся у монголов. На мой вопрос, почему в Монголии не держат кошек, хозяин улыбнулся и рассказал старинное поверье о собаке и кошке. Собака будто бы каждое утро приходит посмотреть, жив ли ее дорогой хозяин, а кошка по утрам смотрит — не умер ли хозяин. Возможно, что это старинное поверье и сыграло какую-либо роль в отсутствии кошек. Однако, я думаю, дело проще. Кошка при кочевом хозяйстве бесполезна: нет запасов зерна, которые надо охранять от грызунов.

На первом большом перевале мы обнаружили, что плоскогорья покрылись совсем молодой травкой. Со всех сторон торчали зубчатые скалистые горы бледно-серого цвета с пятнами рыжих лишайников. Над ними низкое холодное небо, сплошь закрытое ровной облачностью — вид очень суровый, но полный какой-то необычной для Монголии свежести. На мрачной равнине с шатровыми останцами я увидел древние могильники. Они настолько вросли в почву, что были заметны только издалека, с возвышенности. Очевидно, эти гранитные надгробия в виде поставленных вертикально остроугольных глыб или кругов из камней были древнее всех других. Холодное безлюдье продолжалось и дальше. Все мы обрадовались, увидев на небольшом плоскогорье близ самой дороги две недавно поставленные юрты.

Остановка, чтобы покурить, потолковать с аратами и погреться, была оправдана замеченными Малеевым древними надписями. Травянистый склон, подходивший к дороге с юга, круто поднимался к подножию отвесных гранитных скал, а на них, на высоте около ста метров, отчетливо виднелись громадные буквы — не то тибетские, не то еще какие-то неизвестные иероглифы. Прозоровский с Рождественским вошли в раж и вызвались сбегать наверх и исследовать надписи. Я высказал предположение, что, может быть, это не надписи, но его с негодованием отвергли. Не говоря ни слова, я извлек бинокль, направил его на скалы и увидел только трещины гранитных отдельностей. Невооруженному глазу опять виделись загадочные буквы. Я промолчал о своем открытии, чтобы немного охладить ярых спорщиков. Через четверть часа оба явились, взмокшие от пота и сконфуженные. Велико же было негодование исследователей, когда я поднес им бинокль и они смогли еще раз убедиться в отсутствии надписей. На град упреков я хладнокровно отвечал сентенциями о необходимости пользоваться современной техникой.

Однако пора было двигаться дальше. Я вынул часы, было уже четверть одиннадцатого, и предложил садиться в машины. Высунувшийся из кабины Эглон возразил, что мои часы никуда не годятся: у него — пять минут двенадцатого. Решили проверить время. Вся «научная сила» и шоферы извлекли свои часы. Восемь штук этих коварных механизмов показывали самое различное время, с расхождением до одного часа. Лишь на телеграфе в Цаган-Оломе мы запросили Улан-Батор о точном времени и установили, что единственно верными часами обладал Рождественский. Хорошо, что мы не были путешественниками прежних времен, когда точность съемки зависела от верности хода часов!