Дорога ветров. Том 2

Но сейчас нам было не до нее — русло растекалось на десятки проток, веером расходившихся по конусу выноса, и дорога стала невыносимой. Мы пересекали наискось бесчисленные рытвины, заваленные громадными камнями, направляясь на северо-восток. С тревогой следил я за тем, как мотало и бросало полуторки, шедшие впереди, слушал угрожающий скрежет в своей машине. Нашего длинного «Дракона» корежило особенно ужасно. Все доски кузова скрипели и трещали, визжали тяги, и глухо ударяли в платформу баллоны. Я несколько раз останавливал отряд для поисков лучшей дороги, но Цедендамба уверял, что лучше проехать нельзя. Мы тогда еще очень плохо знали Гоби, верили проводнику, боялись и шагу сделать без него. Много позже я сам научился проводить автомобиль по Гоби и тогда понял, что внизу, в котловине, дорога была значительно лучше, а проводник ломился напрямик через сильно размытую поверхность бэля.

Около двадцати пяти километров такого пути и… лопнул коренной лист передней рессоры «Дракона». Мы остановились, чтобы улучшить амортизацию куском резины. Внезапно впереди показались три серые тени — они медленно шли гуськом по одному из поперечных сухих русел и так же неторопливо скрылись за бугром. Я впервые видел куланов — диких ослов Центральной Азии, но успел рассмотреть только их светлую шерсть и головы, казавшиеся громадными из-за длинных ушей. Впереди нас, внизу и позади расстилалось сплошное море песчаных бугров, поросших саксаулом. Справа, совсем близко, высилась стена Нэмэгэту, еще более крутая, чем на южной стороне.

В четыре часа мы повернули налево, вниз, ко дну котловины. Выбрались на длинный увал, проходивший по длинной оси котловины, точно так же, как и в котловине Нэмэгэту. Поверхность увала была покрыта панцирем из мелкой гальки и почти лишена растительности. Глубокие русла разбивали гряду на цепь длинных холмов. Серые рыхлые конгломераты покрывались в обрывах русел, дремучие нетронутые саксаульники заполняли широкие распадки. Машины отлично шли по гребню увала, но всякое пересечение русла сопровождалось «посадкой». Тогда извлекались доски, им в подмогу шли стволы саксаула, камни, кустики караганы. С ревом машина устремлялась на второй скорости на пересечение рыхлого песка, сзади бежали шесть человек, толкая ее в задний борт, а другие четверо перебрасывали доски, выдирая их из песка после прохода машины. Так перебирались все машины, и мы ехали несколько километров до следующего русла, а там начиналось все сначала.

Перебравшись через очередное русло, мы остановились на противоположном берегу его уже в полной темноте. Молодая луна слабо освещала рогатые ветки саксаула, здесь особенно высокого и частого. День был теплым, особенно когда мы перешли в новую котловину. Вечер тоже не принес холода, обычного в Нэмэгэту.

Мы расставили койки около машин и наломали саксаула, из которого сложили громадный костер в честь окончания работ в Нэмэгэту и прибытия в новые, неизведанные места. Пламя далеко освещало мертвую безотрадную равнину, со всех сторон замкнутую горными массивами. Горы были невидимы, свет не мог достичь их склонов. Казалось, что окружавшая нас, усыпанная галькой и щебнем равнина совершенно необъятна и мы, ничтожная кучка людей, приютившихся у костра, беззащитны против ее первобытной мощи.

Все же мы шли уже обратно, на восток, подвигаясь к базе. Цедендамба объявил, что до пресловутого Ширэгин-Гашуна осталось не больше одного уртона (тридцать — тридцать пять километров). Теперь, когда найдена была легкая дорога по гребню гряды, это расстояние было пустяком, и задача Чудинова должна была разрешиться завтрашним днем.