Я и Данзан изредка совершали прогулки в аймак, чтобы поговорить о делах с начальством. Приводили в порядок оружие. В местах, куда мы направлялись, должны были быть дзерены. До сих пор они встречались нам лишь изредка, в одиночку — в далеких западных впадинах Южной Гоби была осенняя бескормица. Поэтому там почти не встречались люди и даже дикие животные — все откочевало на север.
Вечером одиннадцатого октября пришел человек с наганом на боку — районный милиционер, назначенный нам в проводники. Юрта его матери стояла за Арца-Богдо, близ Оши, и наш маршрут его вполне устраивал.
Двенадцатого октября мы понеслись по превосходной дороге на северо-запад, оставив заведующим базой «батарейца» Иванова. В тридцати километрах от аймака, в котловинке, поросшей густым дерисом, находился родник. Здесь можно было уже ждать дзеренов. Поэтому я поменялся местами с Андросовым, который пересел наверх с винтовкой. В кабину уселся Громов с неизменной трубкой.
— Немыслимо, — бурчал Андросов, карабкаясь наверх, — вонища, я уже все стекла открыл. А ему хоть бы что! Улыбается через очки!..
— Ну, я курящий, мне не страшно! — подбодрил я упавшего духом шофера.
Мы быстро миновали родник и увидели слева нескольких дзеренов — легкими серо-желтыми тенями они неторопливо скользили по залитой солнцем равнине. Хлестнули выстрелы, но безуспешно… У всех нас была общая беда — неумение точно определять расстояние до цели в прозрачном гобийском воздухе. Особенно когда взволнованный охотник торопился со стрельбой. Больше дичи не оказалось, и мы проехали вперед около семидесяти километров.
От накатанной дороги отходил старый автомобильный след. Мы направились по нему, но он незаметно окончился, превратившись в узкую верблюжью тропу, потом и тропа отошла куда-то в сторону. Жесткие кустики темной полыни появились на щебнистой поверхности, стали чаще и выше… Началась знакомая трясучка, по которой машина идет в общем легко, без тяжкой нагрузки мотора. Но зато ходовую часть бьет так, что сердца водителей (и начальника экспедиции) буквально надрываются от беспокойства за машину. Невидимые миру слезы — потому что остальные спутники нисколько не отдавали себе отчета в происходящем: машины идут упорно и верно, все ближе поднимается остроконечная северная вершина Арца-Богдо, все отчетливее становится ее черный бэль, выдвинутый длинным языком необычайно далеко на равнину, на север. Где-то немного правее, за оконечностью этого бэля, должен быть Оши-нуру («Разрушенный хребет») — большая котловина и уступ сплошь из песчаников нижнего мела.
Несколько километров осталось до колодца Эргени худук, на котором стояла юрта матери проводника. Шедший впереди «Дзерен» круто остановился, двинулся снова, проехал сотню метров и замер. Люди со всех сторон стали выпрыгивать на землю — дурной знак. Что-то случилось… может быть, баллон?
Увы, достаточно мне было взглянуть на лицо Пронина, чтобы понять, что на этот раз мы не отделались так дешево.
— Мотор застучал! — трагическим тоном объявил водитель «Дзерена».
— Тот самый шатунный подшипник, что ты шабрил? — спросил Андросов.
— Не знаю еще…
Мы столпились над мотором, завели его. Громкий стук сотрясал двигатель; казалось, что машина немедленно развалится. Мы определили стук во втором цилиндре. Как и всегда в ответственные минуты, я почувствовал на себе выжидающие взгляды товарищей и отдал самое горькое для путешественника распоряжение — «назад»!
Дойти по тяжелому бездорожью до Оши машина не могла. Ждать окончания ее ремонта на месте, когда так дорог был каждый из немногих оставшихся дней быстро уходившей осени, — безрассудно. Оставалось повернуть назад, дойти до Баип-Дзака и провести там исследования палеоценовой толщи с остатками древнейших млекопитающих, открытой американцами близ ключа Гашато или Хашиату («Печальный»). Еще в самом начале маршрута я колебался, куда важнее поехать: на Оши или в Хашиату. Теперь решила сама судьба…
Проводника довезли домой с места крушения — слишком обидно было бы ему вернуться, находясь в трех километрах от матери. Нашего запаса воды было достаточно еще на два дня. По указанию проводника мы направились через пыльную равнину с глинистым песком и какой-то обветшавшей растительностью на буксире с больным «Дзереном». День выдался необычайно теплый. На ночлеге неподалеку от группы юрт был найден проводник — совсем маленький мальчик согласился сопровождать нас с седлом и уздечкой, чтобы взять в ближайшей юрте коня на обратный путь.
Местность была неуютной. Пыль густым слоем лежала на равнине, запах пыли был повсюду — в чае, хлебе, спальном мешке. Тускло горела свеча в холодной палатке, из близких юрт доносились выкрики аратов, пивших кумыс по причине, оставшейся непонятной даже Данзану. Неудача похода на Оши грызла меня, и я заснул с досадой.