Дорога ветров. Том 2

Все остальное время пребывания в поле мы мучились с этими хвостатыми колючками, находя их то в спальном мешке, то в глубине ватника и почесываясь от них не хуже, чем от некоторых насекомых. Колючки явились первой бедой. Едва мы, усталые и сытые, улеглись в мешки и согрелись, как в палатку ворвался Андреев с воплем: «Дайте винтовку — волки!» Пальма действительно лаяла упорно и звонко с четверть часа, но мы не обратили на это внимания. Однако шофер заставил нас подняться — мы знали, что стрелять Андреев совершенно не умеет и может попасть в Пальму вместо волка.

Натянув сапоги и полушубок, дрожа от ветра, холодившего голые колени, я вышел из палатки с винтовкой.

Ущербная луна освещала бледные склоны холмов, угрюмо щетинившиеся черными кустами. Достаточно было одного взгляда, чтобы узнать в таких же кустах, только расположившихся на самом гребне склона, андреевских «волков». Напрасно шофер клялся, что «они» пришли, сели и ждут. Эглон, тоже выкарабкавшийся из мешка, со смехом выстрелил в кусты. Никакого движения. Выругав фантазера, мы поплелись в палатку. Но третья беда уже подкарауливала нас. Едва я снова согрелся в мешке, как услышал назойливое гудение над самым ухом. С трудом разлепив смыкавшиеся веки, я огляделся, но ничего не увидел в слабом, проникавшем через палатку лунном свете. Опустив голову на подушку, я снова услышал гудение и тут сообразил, что это гудит висящий на проволоке столб. Ночной ветер заставил вибрировать железный провод брошенного телеграфа, сохранившийся на этом участке. Поваленный столб натягивал проволоку туже и резонировал. Гудение становилось все сильнее, принимая злобный оттенок. Привыкшие к полной ночной тишине товарищи стали ворочаться, недовольно покряхтывая. А гудение перешло в торжествующий рев, наглый и нестерпимый. Очевидно, ветер усиливался. Проклиная день и час своего рождения, выбрались из мешков Орлов с Эглоном, вышли и отцепили от столба две привязанные за него палаточные растяжки. Но труды их были напрасны — едва они улеглись, как услышали настойчивый рев столба. Очень хотелось спать, и я терпел еще с четверть часа, но столб ревел и ревел, пока я, потеряв всякий сон, не вылез из мешка и не нашарил близ печки топор.

— Я помогу! — высунулся вдруг из своего мешка Эглон. — Больше невозможно терпеть!..

— А я думал, ты спишь!

— Заснешь тут разве! — мрачно отозвался Эглон, осторожно опуская руку вниз — искать сапоги в колючках было небезопасно.

Столб, как будто чувствуя близкую расправу, заревел особенно злобно. Казалось, вся палатка начала вибрировать. В неверном лунном свете мы не сразу нашли проволоку. Только когда Эглон, запнувшись за нее, полетел в колючки и огласил лагерь проклятиями, проснулись все. На подмогу вылез повар с фонариком. Проволока оказалась непостижимо крепкой, но и общее раздражение дошло до пределов. Страшные удары топором, снопы искр от щебня, свист проволоки — и столб глухо стукнулся об землю. Наступила тишина. С победой мы вернулись в палатку. Четвертой беды не случилось, но от раздражения мы не сразу уснули.

Утром поднялись задолго до рассвета с целью удлинить маршрутный день. Вчера мы прошли всего сто километров — слишком мало: осень была на исходе, приходилось торопиться.

Высоко в небе висел узкий, почти горизонтальный серп луны. Пепельный, нежный свет лился на склоны западных холмов, а восточные резко, черно и угрюмо вырисовывались на розовеющем горизонте.

Без всякого сожаления мы оставили «лагерь ревущего столба». Сразу же за стоянкой оказались развалины небольшого монастыря и два колодца с плохой, застоявшейся водой. Поворот дороги — и открылась большая котловина, недобро выставлявшая напоказ по всей своей ширине кочки и бугристые пески. На небольшом уступе перед песками стоял ослепительно белый, полуразрушенный субурган. Левее, за холмом, виднелись ряды келий, сохранившихся лучше, чем здание большого храма, от которого остались только кучи полуразмытых сырцовых кирпичей. Это был прежде довольно большой монастырь Талаин-Чжисахурал («Монастырь долинной святости»).

Мы пошли посмотреть развалины — иногда удавалось находить в таких монастырях бронзовые или глиняные статуэтки богов. Каждому хотелось найти что-нибудь на память о путешествии.

Орлов нашел несколько книг: пачки удлиненных листов между двух деревянных дощечек, стянутых шелковыми лентами. Книги оказались на тибетском и старомонгольском языках. По уверению Данзана, это был какой-то древний роман, и мы решили взять книги для Комитета наук.

Я подобрал деревянные тибетские печати-клише для изготовления листов с молитвами.

— Иван Антонович, машина идет! — окликнул меня «батареец». Все смолкли, прислушиваясь. Гул мотора приближался с каждой минутой. Откуда было взяться здесь, на безлюдном пути, машине? Сильно заинтересованные, мы поспешили к полуторкам, а мотор звучал все сильнее, мощный и ровный.